как можно больше этого нового
воздуха свободы.
Столько лет было загублено на то, чтобы играть роль, предназначенную для Хэнли,-
роль правой руки отца, медленно умиравшего от подтачивавшей его изнутри
болезни.
- Если это тебя так удручает,- как-то сказала ему Эдис в те первые годы после
войны,- скажи отцу, что не можешь заменить Хэнли. Скажи и уйди от него.
- Не могу я этого сделать. Он болен и совсем одинок. Я просто не в состоянии так
поступить.
Палмер отошел от зеркала и направился к двери. Он чувствовал себя сейчас так,
как это бывало с ним на войне в самые критические моменты. Нужно действовать.
Просто поразительно, что он еще не утратил способности действовать, несмотря на
эти долгие, бессмысленно загубленные годы после войны, когда каждое решение
зависело от старого, сварливого и упрямого человека, наслаждавшегося любым
промедлением.
Палмер открыл дверь и зашагал по коридору к лифту. Годы ожидания, казалось,
отошли навеки. Он чувствовал себя хозяином своей судьбы, как это было во время
войны. В нем поднималось новое для него, необычайно жизнерадостное чувство,
создававшее иллюзию возврата к молодости, и отчасти он испытывал даже гордость
за то, что смог начать свою жизнь как бы заново.
Ожидая лифта, Палмер старался вспомнить, когда в последний раз он испытывал
подобные ощущения - это было пятнадцать лет назад, когда подразделение, которым
он командовал, прогрохотало на машинах через Росток по разбитой бомбами дороге,
ведущей мимо Грейфсвальда к базе "У-2" в Пенемюнде. Они пробирались по
территории, население которой еще не знало о капитуляции, в поисках фашистских
ученых, работавших в области ракетостроения, чтобы похитить этих ученых до того,
как сюда попадут русские. Над ними низко кружили "фокке-вульфы"...
- Вниз, сэр?
Лифтер избегал взгляда Палмера и делал вид, что рассматривает узор ковра. Палмер
вошел в кабину лифта, проследил глазами за тем, как сдвинулись створки двери, и
по сжатию серд |