не ездил с ними, мне даже в голову не могло
придти, попросить разрешения у родителей поехать куда-то с друзьями с ночевой и
без взрослых. А уйти без разрешения?.. Я был не сумасшедший...
Надо мной посмеивались, обидно шутили, и особенно сладко рассказывали про
вылазки на маяк, на самый верх, или про ночную ловлю креветок, которые, якобы,
ночью ловятся необычайно. И как потом вкусно сварить их прямо в морской воде...
Во мне не было этой южной беспечности. Но мои морозы в моем родном городе, мои
льды и снега оставались при мне неразменной монетой. Меня уважали. Уважали за
Сибирь.
* * *
Мне интересно, как могли мои южные приятели представить себе морозный январский
сибирский день. Уж точно не так, как это выглядело, и было на самом деле. Они не
могли представить себе темное утро с морозной дымкой, висящей даже не в воздухе,
а как будто притупляющей зрение. Люди идут ссутулившись, и на поднятых
воротниках и опущенных ушах шапок иней. Деревья все белые от тонкого искристого
налета, они неподвижны, и кажется, звенят от своей промерзлой хрупкости. Из
скрипа снега под ногами как бы убрали низкие частоты, и он превратился в тихий
визг. На автобусной остановке люди переминаются и дышат сквозь шарфы и рукавицы,
газетный киоск весь побелел и светится просто, как кусок льда. Машины едут мимо,
оставляя облака дыма и пара, и эти облака тут же превращаются в морозную дымку,
которая притупляет зрение.
Но несмотря на все звуки и скрипы города, все равно ощущается тишина. Та тишина,
которая должна царить в такой мороз. Тишина, которая там, в полях и лесах, там,
за городской чертой. Там, где непонятно как выживают в перелесках редкие зайцы и
какие-то странные птицы, которые почему-то не улетают в теплые края. Там, где
сквозь низкую морозную дымку пробивается самолет, подлетающий к городу. И этот
самолет почти не чувствует разницы между холодом десятитысячной высоты и тем
морозом, который опустился на мой город. Такая |