ают
в глаза. - Мы не допрашиваем. Мы только беседуем.
Щупать их действительно нет ни малейшего смысла. Разве что ради прикола от
скуки. Диктофонов там нет. Да и зачем они им? Ты находишься в сереньком
кабинете, обставленном дешевой, облезлой мебелью. Однако аудио- и
видеозаписывающей аппаратурой комната утыкана настолько плотно, что даже мухи,
ползающие по потолку, и те чувствуют себя неуютно. Не стоит также забывать и о
том, что основная задача дознавателей не записать, а выудить из тебя как можно
больше интересующей их информации. Обрабатывать же её под нужным углом зрения и
закреплять будут ведущие дело следователи.
Больше всего от таких "бесед", длящихся по десять-пятнадцать часов без перерыва,
кидает в дрожь оставшихся на свободе соратников по оружию, если таковые у тебя
имеются. Они никак не могут понять - ты их сдал или нет?
- Ну как там? - как страусы, вытягивают шеи временно гуляющие на свободе
сподвижники. Лазутчик, вынырнувший из дверей райотдела, смахивает капельки пота
со лба:
- Уже восемь часов беседует с оперативниками в кабинете начальника.
Наступает мертвая тишина, граничащая с паникой. "Что он уже успел за восемь
часов наговорить?" - крутится мысль в головах.
- Нужно что-то делать...
- Нужно, - соглашаются все и вновь умолкают.
Перебрав в уме тысячи возможных и невозможных вариантов твоего спасения,
почему-
то выбирается наиболее кардинальный:
- Может, его цианистым калием травануть? - предлагает кто-то из числа лучших
друзей.
- А как сделать так, чтобы он в пищу попал? - задумчиво вторит другой.
Почему-то никому из них не приходит в голову довольно-таки простая мысль, что
ты, как бронзовый Тарас Шевченко, стоящий напротив красного корпуса
университета, угрюмо молчишь и ждешь помощи, давным-давно решив про себя, что
лучше смерть, чем жизнь Иуды. Это потом друзья будут восхищенно жать тебе руки и
говорить: "Молодец, что не сдал. Никто из нас ни на минуту не сомневался в
тебе.".
|