звали, то надо отвечать, ясно?
- Отвечаю ведь.
Петельников еще раз посмотрел объяснение - куцый текст этого нелюдима лег
на
бумагу, как птичьи следы на снег. Одно утешение: если возбудят дело, то
следователь допросит
и запишет подробно.
- Кроме белой челки ничего и не помнишь? - еще раз спросил инспектор,
рассматривая
красное пухлое лицо парня, завалившиеся внутрь глазки, волосы до плеч и несвежую
сорочку.
Торба подумал, не отрываясь от пола:
- Такая... ногастая.
- Ногастая, значит?
- Ага... И грудастая.
- Ну что ж, неплохо. Покажи-ка мне, где вы сидели?
Петельников достал лист бумаги и быстро набросал план ресторана - он все их
знал по
долгу службы. Торба ткнул к входу, в уголок. Инспектор поставил красным
карандашом
жирный крест и спросил:
- Ну о чем вы хоть говорили-то?
- Об чем? - задумался Торба, натужно вспоминая тот вечер в ресторане.
- Давай-давай, вспоминай.
- Ни об чем, - вспомнил Торба.
- Да не может этого быть, юный ты неандерталец, - ласково сказал
Петельников,
посмотрел на его лицо и подумал: вполне может быть.
- Мы ж только познакомились...
- Ну и молчали?
- Сказала, звать Клава. Налили. Поехали. Закусили, значит.
- Ну, а дальше?
- Налили еще. Поехали. Закусили, как положено...
Петельников вздохнул и прошелся по кабинету. У него хватило нервов слушать
этого
парня, но не хватало терпения - оно кончилось. Важна каждая мелочь, каждая
деталь лица,
каждое ее слово ценно, как в рукописи классика... Таких свидетелей давненько не
встречалось.
И Петельникову захотелось съездить его по шее, потому что в наше время за
серость надо бить.
- Может, ты ей стихи читал?! - гаркнул инспектор, и парень от неожиданности
вздрогнул.
- Зачем... стихи?
- Надо! - орал Петельников. - Положено женщинам стихи читать!
- Не читал.
- Чего ж так?!
- Какие... стихи?
- Ну хотя бы прочел сонет "Шумел камыш, |