вают "болезнью конных переходов". Хотя они и следовали совету Копченого Джо
- сосали гальку, - облегчение
приходило только тогда, когда фургоны останавливались и тряска, болтанка, толчки
и дребезжание наконец-то
прекращались.
- Я беспокоюсь за Уинни Ларсон, - заметила Перрин. Несмотря на снег и холод,
лоб ее покрылся испариной. Она
тихонько застонала, когда фургон снова наехал на камень. - Уинни до сих пор в
самом плачевном состоянии. Джейн
Мангер устроила ей постель в задней части фургона и погоняет мулов одна без
передышки.
Разговор отвлек ее от мыслей о резях в желудке и головной боли. Она пыталась
не думать о стуке в висках, о
неослабевающей качке и о жестком деревянном сиденье, от которого у нее на
крестце образовались синяки, - и уж тем
более не думать о холоде, ледяные пальцы которого забирались в перчатки и за
воротник.
Коуди Сноу - еще одна проблема, о которой Перрин сейчас старалась не думать.
Она так и не решила, какие чувства к
нему испытывает, как его воспринимать. Ее раздражало, что она тратит понапрасну
столько времени, думая о нем и
вспоминая их вечернюю встречу.
- Мать Уинни и моя мама были знакомы в Германии, - сообщила Хильда.
- Значит, вы с Уинни подруги?
Перрин надеялась, что вопрос не выдал ее удивления. Острый ум Хильды, ее
проницательность совершенно не
соответствовали пассивности и отрешенности Уинни. Когда бы Перрин ни
наталкивалась на Уинни Ларсон, та всегда была
вялой и ко всему безразличной. Уинни никогда ни с кем не спорила, и казалось,
что она все время пребывает где-то далеко в
своих фантазиях, в мирах, доступных только ей одной.
- На самом деле я плохо ее знаю. - Хильда посмотрела на Перрин. - Ларсоны
жили в Чейзити, а мы - в трех милях от
города.
Она объяснила, что семейство Кламов владеет процветающей сыродельней, а
Ларсоны - городские жители.
Перрин сосала камешки и смотрела на снежные хлопья, кружащиеся над
возделанной землей и пологими хо |