ордое презрение. Чем она могла ответить схоласту племяннику, свободно
обсуждавшему
релятивистскую космологию с адептами теории относительности? Такой букет был
Флоре не
по зубам.
- Люблю женщин умных и язвительных, - говаривал Гена, припадая к моей
ручке, пока
близнецы плавали или катались на пони, а мы дожидались окончания урока в
микроавтобусе.
Я была начеку.
- Вас чем-то обидели красавицы?
- Что вы, Марь Пална, меня?! Скорее удивили...
- Вы, Гена, фат и неудачник.
- Скорее фаталист.
Пожалуй, мы больше дружили, чем флиртовали. Но дверь в свою комнату я
запирала на
ночь всегда. Обжегшись на молоке, дуешь на воду.
И говоря честно, разговоры о "женщинах умных и язвительных" постоянно
напоминали
мне о том, что я дурнушка. Все остальное - пустые комплименты и заполнение
вакуума.
Помимо Геннадия и остальных обитателей профилактория, клан потомственных
Бурмистровых представляли две дамы - родная сестра покойного Максима Филипповича
Вера
Филипповна Краснова и его младшая дочь Ольга Максимовна.
Вера Филипповна, колоритная особа лет пятидесяти, ударно трудилась на
комсомольских
стройках века лет тридцать с гаком. Своего родного брата она с полным правом
называла
буржуем недорезанным, акулой империализма и на застольях любила петь
"Марсельезу" и "По
долинам и по взгорьям". Подозреваю, что во многом это была поза. Вот один
забавный факт.
Изводя мадам Флору своим пристрастием к пролетарскому "Беломору", в сумочке
Вера
Филипповна хранила "Кэмел". Я об этом узнала случайно. Как-то раз шустрый Максим
задел
кофейный столик, ридикюль двоюродной бабушки упал, раскрылся, и вместе с
французской
косметикой на пол вывалилась пачка американских сигарет.
Тучная "бабуля" мгновенно накрыла пачку салфеткой, так как в яшмовой
пепельнице, под
нос Флоре, дымилась третья по счету "беломорина".
Мадам вынужденно терпела все выходки ударницы строительства
Байкале-Амурской
магистрали. Максим Ф |