станет еще до заката известен во
всей Орде... - Батый помолчал и продолжил: - Мои воины скажут: Сабира отказалась
умереть за хана, а хан ее одарил. Нас бы за это удавили тетивой!
- "Хан несправедлив", сказали бы в Орде, - предположил Бушер.
- Поэтому я решил, - подытожил Батый, - пусть Сабира лучше умрет...
- Хан Бату справедлив ко всем, скажут теперь в Орде.
- Верно, Бушер, - согласился Батый. - Именно так в Орде и скажут.
* * *
Начиная от леса по полю брани уже поползли сборщики. Ползли по двое. Первый
выдергивал из убитого стрелу и передавал ее назад, второму, двигавшемуся за ним
с огромной
вязанкой окровавленных стрел за спиной. После этого первый осматривал,
переворачивая тело
с целью обнаружения мелких ценностей: нательного креста, ладанки, перстня.
Крупные предметы - одежда, оружие - сборщики оставляли: завтра они же
повторят
проход с двумя повозками. Мечи, щиты, шлемы, кольчуги да бахтерцы никуда не
денутся. Иное
дело - стрелы. Нельзя оставлять. Стрелы могут понадобиться сейчас же,
немедленно. Или
серебряное кольцо. Как оставить? За ночь срежут вместе с пальцем.
Сборщики ползли, потому что убитых и раненых было много, а нагибаться к
каждому -
кошмар. Нагнуться тысячу раз за вечер хуже, чем сутки без сна в седле, попробуй
и поймешь.
Тем более стрелы почти никогда не выдергиваются, - приходится из мяса ножом
вырезать.
Хоть мертвый, а тоже работа. Но каждый третий, четвертый - живой! Вырвать стрелу
из
раненого, вырезать, не теряя время, - большое искусство. Только молодым кажется
просто -
перережь ему горло и вырежи, - мертв. Да, так. Но ждать, ждать смерти порой
приходится
довольно долго, а сила в умирающих необычайная: почти любой, даже желторотый
птенец,
проживший четырнадцать весен всего, может сломать тебе горловой хрящ, если ему
неверно
перерезать горло или ударить не в самое сердце.
Это великое мастерство и искусство - вынимать, вырезать стрелы. Этому учат
с п |