сь, на волков набросились - глазом я
не успел моргнуть, враз всех
передушили. Овцы куда-то исчезли, только волчьи трупы лежали на склоне...
А тут - уже с огнем и водой история началась. Они - вместе рядышком бежали. Вода
течет, извивается, а огонь,
красную гриву свою разметав, берегом несется. Река такая радостная, счастливая,
волшебная тень огня падает на
ее гладь. Тысячи разноцветных лучей играют на воде. Сама своей красе удивляясь,
спешит куда-то бедняжка-
река. На праздник? На свадьбу? Не сдержала своей радости какая-то капля,
подпрыгнула и упала нечаянно в
огонь. Взметнул пламя гордый огонь, оскорбился. Зашипел и в ярости на воду
набросился. Та слова даже
молвить, пощады попросить не успела, в пар превратилась, туманом по миру
развеялась. Огонь же, по своей
жестокой глупости подруги лишившись, - от злости ли, от раскаяния ли, не знаю
отчего - клубком свернулся и
покатился к краю горизонта. Вон и сейчас еще, горящую злость свою рассыпая,
катится... А на земле и капли
воды не осталось. Воды!
- На, дитятко! - Старшая Мать протягивает мне носик все того же чайника. - Так
хорошо ты, сладко спал, -
говорит она. - Сейчас уже "утро.
Солнце из окошка прямо в изголовье мне падает. Я медленно переворачиваюсь на
бок, лицом к свету. И тут же в
окошке осторожно всплывает наголо бритая огуречная голова Хамитьяна. Сначала я
вижу голую макушку, затем
уши, затем испуганные черные глаза. Увидев меня, он то ли заплакал, то ли
улыбнуться хотел - верхняя губа
задрожала. Уткнулся лбом в стекло и застыл. И я ему ни слова не сказал. Нет, не
от злости, просто мочи нет.
Старшая Мать тоже заметила его и тоже промолчала. Так, лицом к лицу, мы с
Хамитьяном долго смотрели друг
на друга. Я не выдержал тоски в его глазах и отвернулся.
"...Вот тебе и праздник курбан-байрам", - думаю я. Интересно - почему это в
праздники люди особенно
мордуют друг друга? В прошлом году на сабантуе гармониста из Черной Речки
городской зимогор но |