меня, что я почувствовала
сильное смущение. Наконец он пришел к нашему дому в Клифтоне и замешкался у
двери, точно хотел с кем-нибудь поговорить. Меня охватил какой-то странный
трепет, и я попросила Уин выйти к нему, но у бедной деиушки слабые нервы, и
она побоялась его бороды. Мой дядюшка, нуждаясь в новых очках, позвал его
наверх и начал примерять очки, как вдруг этот человек, приблизившись ко мне,
промолвил шепотом... О небо! Как думаете вы, что он сказал?.. "Я - Уилсон!"
В то же мгновение я узнала черты его лица; да, это был Уилсон, но столь
изменивший свое лицо, что невозможно было бы признать его, если бы сердце
мое не споспешествовало этому открытию.
Столь велико было мое изумление и испуг, что я потеряла сознание, но
вскоре опамятовалась и почувствовала, что он поддерживает меня на стуле, а в
это время дядюшка с очками на носу метался по комнате, призывая на помощь.
Не было никакой возможности заговорить с ним, но взгляды наши были
достаточно красноречивы.
Ему заплатили за очки, и он ушел. Тогда я сказала Уин, кто он такой, и
послала ее вслед за ним к павильону минеральных вод, где она заговорила с
ним, и умоляла от моего имени удалиться из этих мест, дабы не пробудить
подозрений дядюшки и брата, если не хочет он увидеть меня умирающей от ужаса
и огорчения. Бедный юноша заявил со слезами на глазах, что имеет сообщить
нечто из ряда вон выходящее, и спросил, не согласится ли она передать мне
письмо, но на это она, по моему приказанию, ответила решительным отказом.
Убедившись в ее упорстве, он попросил ее передать мне, что отныне он уже не
актер, но джентльмен, и как таковой очень скоро признается в своей страстной
любви ко мне, не страшась ни порицания, ни упреков... Да, он Даже открыл
свое имя и фамилию, однако, к великому моему горю, простодушная девушка их
позабыла в смятении, застигнутая в разговоре с ним моим братом, который
остановил ее на дороге и по |