щую на его приподнятых коленях
трепанную книгу. За все время он не поднял глаз и не шевельнулся, ничто
вокруг не могло оторвать его от воображаемого мира, открывающегося за драным
переплетом.
-- У нас по этому адресу значится еще один ребенок, -- бубнил Кузачев.
-- Сухов Николай, пятнадцати лет.
-- А, это мой от первого мужа, за пивом ушел.
... Сейчас Митя шел с шоссе Революции. Углы урны были обиты кованой
сталью. Изрядного размера висячий замок тоже добавлял весу, безо всякого,
впрочем, смысла. Одна из скоб, на которых висел замок, еле держалась на
последнем шурупе, и если бы кому-нибудь в здравом рассудке пришла в голову
отчаянная мысль вскрыть урну и изказить результаты голосования, это удалось
бы ему без особых усилий.
Комната инвалида была вторая справа после воняющего хлоркой отхожего
места. Митя постучал и шагнул внутрь, громыхнув урной о дверь.
-- Уважаемый Павел Евсеевич, -- начал он и понял, что забыл все, что
было написано в бумаге, которую сунул ему председатель счетной комиссии, --
я от передвижного избирательного пункта. Прошу вас проголосовать.
17.
Монолог участника советско-афганского конфликта,
инвалида, героя советского союза,
прапорщика Павла Евсеевича Винтова,
произнесенный им по месту жительства в связи
с прибытием официального представителя
передвижного избирательного участка.
Расклепать идрена корень.
Уважили.
Как самого Константина Устиновича.
Удержу нет, обоссусь от счастья.
На дом приперлись.
Гать вашу в жеребень.
Чего ж не всем участком, как к Черненке? А?
И без занавесок?
В ЗИЛ бы вас на перевал. Когда зажало заставу в серпантине.
Сзади завал, спереди мины.
Когда пиздец подступает, а в последнем цинке патроны вареные.
А духи в окно прут, и АК с плеча не сдернуть.
А потом харей в пыль, а снайперов на горах, как вшей.
Да вертолетной лопастью |