езопасности. Ничего не
поделаешь, пришлось и у повара выдрать клочок шкуры. С тех пор крышка уже
не лежала без дела. Да, здесь трудно сохранить человеческое достоинство...
Моим главным удовольствием на Марсе было утреннее купанье. Я вставал
еще до рассвета и выходил на речную отмель неподалеку от дурманной рощи.
Короткая прогулка успевала лишь освежить меня; я стоял по щиколотку в воде
и ждал восхода. Утренний пейзаж был удивительно спокоен и красив. На небе,
еще не подернутом туманом, виднелись крупные звезды, кругом ни звука -
только тихое журчанье воды по песку. Солнце поднималось, и я входил в
реку. Здесь было мелко, нужно было сделать по отмели шагов двести, чтобы
вода дошла до груди. Вволю поплавав, я выходил из воды и обсыхал на
солнце. Рваные штаны, пистолет, спичечная коробка - все лежало на большом
камне. Я стоял голый, без забот и печалей, и чувствовал себя самым
свободным человеком в этом сером мире. Но вот солнце начинало пригревать,
над рекой поднимался туман, и мне становилось немного душно. Все-таки
Большой Скорпион не лгал, говоря, что здесь можно отравиться воздухом.
Пора было возвращаться и есть свой дурманный лист.
К сожалению, мои купанья продолжались недолго - по вине того же
Большого Скорпиона. Примерно через неделю, едва ступив на отмель, я увидел
вдалеке снующие тени. Я не обратил на них внимания и продолжал любоваться
восходом. Восток медленно розовел, рассеянные облака превращались в
багровые цветы, звезды пропали. Затем облака вытянулись цепочкой, став
темно-оранжевыми, с серебристо-белыми краями там, где они смыкались с
серым небом. На оранжевом фоне выступили темные пятна, словно окаймленные
золотыми нитями. Из них, неуверенно дрожа, выпрыгнул кроваво-красный, не
очень круглый диск, превративший облака в сверкающую чешую. Река
посветлела и залилась золотым блеском. Облака становились все тоньше, а
вскоре совсем исчезл |