росить груз с себя, но сумасшедшая боль
заставила прекратить эти попытки. Он вновь расслабился, пытаясь удержаться в
здравом рассудке: подавлял тошноту, напрягал слух. Его удивило, что он видел
людей, но не слышал ни единого звука.
Через некоторое время в ушах появился легкий звон, а потом стали
прорезаться искаженные звуки, то резко колющие перепонки, то затихающие.
Стало труднее дышать. Мишка чуть повернул голову и приоткрыл рот. Сейчас же
откуда=то сверху скользнула струйка тягучей жидкости и увлажнила его десна и
язык. Шандра сначала обрадовался и проглотил немного, но тут же понял, что
это кровь, и его опять тряхнули судороги в желудке. Мишка дернулся всем
телом, и звуки ринулись в полном звучании в его мозг, больно раня его.
Теперь Шандра услышал гортанную речь, одиночные выстрелы, и до него дошло,
что за людей он видел.
Через узенькую щелочку век Мишка рассматривал дикую картину
мародерства, вернее, только маленькую часть картины, окружавшей его. На том
отрезке пространства, что он мог видеть, повсюду лежали трупы солдат. Духи
ходили смело, не пригибались, не оборачивались, громко переговаривались и
смеялись. Они подходили к убитым, переворачивали их ногами на спину,
стаскивали с них одежду, если она не была сильно испачкана кровью, забирали
ценные на их взгляд вещи: часы, авторучки, медали, портсигары и прочую
мелочь, что обычно водится в солдатских карманах. Изредка духи стреляли
одиночными в голову тех, кто еще показывал признаки жизни, или перерезали им
горло широкими лезвиями кинжалов.
Мишка замер. Он лихорадочно вспоминал, где его автомат. Ни под собой ни
на себе он не ощущал ничего жесткого... И вдруг вспомнил, что в санитарной
сумке у него лежит граната и пожалел, что не сможет ее достать. Эх, достать
бы сейчас эту гранату! --мучался мыслью Мишка. --Я бы вам, сукам, показал
кузькину мать! Сквозь щелку он увидел подходящие к нему ноги, наискось |