ечаться в густом малиннике. Зато и малина была крупная,
сочная, сладкая как мед, и ходили за ней с ведрами, большой гурьбой, и
обычно сборщиков сопровождал кто-нибудь из мужчин с ружьем, на случай
встречи с мишкой. Собирали сибиряки и чернику и черемуху, на всю зиму
запасались грибами - всей этой лесной благодати было великое изобилие, и Зоя
тоже всегда возвращалась из своих странствий гордая, с полной корзинкой.
Ходили они с Шурой и на реку за водой - это Зоя тоже любила. Аккуратно
зачерпнет воды небольшим ведерком, постоит на берегу, посмотрит на светлые
быстрые волны. И потом, стоя на крыльце или у окна, еще подолгу задумчиво
смотрит вниз.
Однажды Анатолий Петрович решил научить Зою плавать. Он отплыл от
берега, взяв ее с собою, а потом вдруг оставил. Зоя захлебнулась, вынырнула,
снова погрузилась в воду...
Я стояла на берегу ни жива ни мертва. Правда, Анатолий Петрович плыл
рядом; правда, он был превосходным пловцом и уж конечно, нечего было
бояться, что девочка утонет, а все-таки страшно было смотреть, как она
захлебывается, то и дело уходя с головой под воду. Но, помню, не крикнула
она ни разу - барахталась и плескалась изо всех сил, но молча. Потом отец
подхватил ее и выплыл с ней на берег.
- Молодец! Раза через два поплывет, - уверенно сказал он.
- Страшно было? - спросила я, насухо вытирая ее.
- Страшно, - призналась она.
- А еще поплывем?
- Поплывем!
ЗИМОЙ
Наступила снежная сибирская зима. Лед сковал реку, морозы доходили до
пятидесяти семи градусов, но ветра не было, и потому ребята легко переносили
холод.
Помню, как радовались они первому снегу: без устали играли в снежки;
точно в сене, кувыркались в мягких, пушистых сугробах, которые разом выросли
вокруг дома; вылепили большую, выше Зои ростом, снежную бабу. Я с трудом
дозвалась их к обеду - они пришли румяные, разгоряченные, усталые |