шеходы, сыновья, отцы и все остальное. Понял, мать твою,
супостат е...й?
- Понял, - печально сказал предиктор.
- А знаешь, долбон, что в этой жизни делают с е...и супостатами? -
строго поинтеесовался Илья.
Предиктор закивал своей красивой головой: знает, мол, наслышан.
- Хочешь, а? - издевательски спросил Леха.
- Идика-ка ты, пацан, - тихо сказал полувековой предиктор.
- Давай поговорим за жизнь, - предложил ему Артур Шопенгауэр. - Узна-
ешь меня?
- Кто ж тебя из наших не знает? - рассеянно ответил тот. - Ты же гон-
дурас пятикрылый. Ты же, Петечкин, еще в сороковых мелочь тырил. У моего
брата самокат увел. Кто ж, тебя, комсомольского пестика, не помнит? Лю-
бого бомжа спроси, кто у нас ниже грязи - сразу про тебя скажет.
Не обиделся Шопенгауэр на такие речи, рассмеялся только весело и с
сочувствием.
- Ну не знаешь, так узнаешь, - добродушно вымолвил он.
И ударил предиктора туфлей в промежность. Застонал он, схватился за
член ушибленный, но не заплакал - не девчонка, все-таки, а мужчина, при-
чем в летах, не дурак и не заторможенный.
- Что, гондурасик, в супермены подался? - улыбчиво спросил татарома-
сон.
Расхохотался тут Артур Шопенгауэр, не мог себя сдерживать.
- Не хочу тебя убивать, не хочу, - кричал он порывисто. - Хороший ты
мужик, правильный. И кончай дуру гнать, я ведь понял, что ты правильный.
Я ведь все равно не обижусь, а тебе отвечать. Я не хочу тебя мочить,
слышишь? Есть в тебе искра, есть божий дар, суть и стержень наличеству-
ют. Ну как такого порешить? Осиротеет, мужик, без тебя земля. Лучше вый-
ти на улицу и малышу голову свинтить - осиротеют его нерожденные дети, и
хер с ними. А без тебя, мужик, не дети осиротеют вонючие, а земля наша,
святая и непогрешимая. Как тут приговор исполнять, да и как ты его при-
думаешь, приговор? Жизни бы тебе вечной, мужик, пожелать, но долг - сам
понимаешь. Не мне тебе объяснять, что такое долг, правильно?
- Красиво говориш |