Книга "Флейтист", Сергиевская И.

Краткое описание/вступление:

амом деле) должна была взбесить меня больше всего. Я рычал в ответ что-то
неразборчивое, но до крайности наглое. Дзанни же,  словно  не  слыша  моих
"реплик", продолжал с ажитацией:
     -  Сегодня  ты  был  неподражаем.  Ты  вышел  кланяться  с   ужимками
провинциального шулера, которого еще ни разу не били.
     Дзанни постоянно давал мне понять, что я  смешон  и  что  есть  некое
тайное знание, недоступное никому, кроме него, и позволяющее  обесценивать
все в этом мире и славу в том числе.
     А я и сам знал, что страсть моя недолговечна  и  что,  стоит  сменить
белую маску Пьеро на другую, настанет иная жизнь. Однако терпеть  насмешки
Дзанни мне было тяжело.
     Он мог  в  присутствии  всех  артистов  вдруг  шутливо  ударить  меня
хлопушкой по  косу.  Мог  незаметно  прицепить  к  воротнику  какой-нибудь
дурацкий бантик или же ловко связать сзади длинные рукава  моего  костюма,
чтобы он напоминал  смирительную  рубашку.  Все  эти  клоунские  глупости,
творимые Дзанни после каждого выступления, сбрасывали  меня  с  пьедестала
успеха наземь. Артисты хохотали, хихикали, прыскали и ржали, радуясь тому,
что этого "везучего паршивца", этого "выскочку"  ставят  на  место.  Я  на
артистов не обижался: их всех доедала моль бездарности. Цирк им опротивел,
но они продолжали считать себя непризнанными гениями и показывали, кто как
умел,  что  пребывают  здесь  временно,  дожидаясь,  но  всей   видимости,
ангажемента в Нью-Йорке, Брюсселе или Риме.
     Когда артисты не смеялись, то развлекались иначе -  науськивали  меня
на Дзанни. Ох,  как  не  любили  его  здесь!  Верно,  опасались  и  потому
радовались любому поводу позлословить. Особенно  усердствовал  эквилибрист
на катушках Семен Шишляев, почти не  знакомый  с  Дзанни.  Именно  Шишляев
поведал мне, что Дзанни: "вонючий  итальяшка",  "поганенький  авантюрист",
"маразматик", "муха навозная". Этот Шишляев  находил,  видимо,  утонченное
удовольствие в том, чтобы провоцировать меня на драку с