ошлый раз, полтора года назад, с ней, мама, она тогда
еще была... Теперь эти чудовищные фонари починили, и они снова пыльно
светят на никому не нужные ворота, громоздящиеся прямо посередь проез-
жей части.
Я выбираю полкирпича, отхожу к самым воротам, размахиваюсь и стре-
ляю в самый левый от меня прожектор. Кристина испуганно смотрит по
сторонам, вероятно, ожидая немедленного свинчивания. Промазал. Вооб-
ще-то я отличный стрелок, мне положено, но сегодня я пьян и теперь не
сумерки, а ночь. К тому же действительно могут свинтить, но что делать
- отступать поздно. Я снова беру камень, отхожу к воротам, может, пой-
дем назад? нет, милая, меня послали - я должен продержаться. Размахи-
ваюсь и бросаю. Тупая стеклянная морда лопается с глухим, каким-то по-
тусторонним звуком, мгновением позже испускает дух в виде облачка пыли
и гаснет. Бедная девочка с ужасом втягивает голову в плечи, ожидание
суровой кары, но машины как ни в чем ни бывало продолжают проноситься
мимо, никто не приходит и не заламывает руки. Тем временем я разбиваю
другой фонарь. Испуг моей маленькой соучастницы постепенно исчезает,
Кристина смелеет, сама берет камень, отбегает к воротам и легко, как
будто всю жизнь этим занималась, приканчивает еще один глаз. Она зами-
рает на мгновение от страха, потом радостно улыбается и хватает еще
один камень. Мы начинаем буйство, не останавливаясь ни на секунду, с
одной стороны, с другой, опять с этой, вон тот не дается, собака, да-
вай его вместе, залпом, а они удивленно хлопают, пылят, ненавистные
ворота быстро погружаются в темноту. А пять минут спустя мы с ней уже
несемся в глуши спящих дворов, никаких сирен, дыхание перехватывает, в
какой-то арке она останавливается и кричит, что дальше не пойдет, не
может, я бросаюсь к ней и начинаю целовать, она закрывает глаза, и ру-
ки мои пьяные, наглые мои руки беспорядочно гуляют по ее невозможно
тонкому телу, останавливаясь ненадолго лишь там, где бье |