олдовской Цех радовался бы вместе с вами. Ты сам себя
поставил в сомнительное положение, имей мужество сам нести ответственность
за содеянное.
Максимилиан растерялся. Он пробормотал:
- А я-то что? Это она...
Май даже приостановился на секунду.
- Ах, так она же еще и виновата?! Замолчи и не оскорбляй мой слух
столь жалким оправданием. Я не желаю больше слышать от тебя ни слова.
Весь последущий путь Максимилиан то отставал и смотрел назад, где за
спиной быстро шагающего Мая остался колдовской замок, то бегом догонял
старшего спутника и понуро брел немного в стороне от него. Веточкой он
гонял от голых ног комаров. Лицо у него было страдающее и обиженное.
Часа через два с половиной пути лесная дорога вывела их к развилке,
где под сенью трех высоких дубов стоял длинный, прокопченый насквозь
старый дом с облезшей вывеской над дверью. Как ни силился Май прочесть
надпись, она не поддавалась. Он оглянулся, проверяя, с ним ли мальчик.
- Похоже на постоялый двор, - сказал Май. - Зайдем.
- А деньги? - спросил Максимилиан.
- Я же сказал - зайдем.
Максимилиан больше не возражал. Они прошли мимо коновязи и загона для
овец, поднялись на кривое крыльцо и попали в большую, темную залу, грязную
и совершенно пустую, если не считать бродящую под столами одинокую курицу.
Когда они входили, где-то в глубине дома громко звякнул колоколец,
предупреждая хозяина о появлении гостей. Тем не менее, держатель заведения
на глаза не показался - ни сразу, ни через четверть часа.
В итоге Май, которому надоело ждать, вернулся на порог и еще раз
хлопнул дверью, чтобы хозяин, наконец, явил свой лик посетителям.
Колоколец от такого непочтительного обращения прямо-таки захлебнулся
звоном. И долгожданный хозяин появился. Лицо у него было опухшее, красное,
с большим туфлеобразным носом, а голова обрамлена нимбом стоящих торчком
нечесанных седых волос. От него пахн |