ком пырнуть или оставить
привязанным. Но Ивану в эти минуты было на все наплевать. Он ощущал
почти блаженство от этих нескольких не вылившихся обратно глотков
шипучки. В голове загудело, зашумело...
- Ну что, напился? - поинтересовался стриженный.
Иван не удостоил его ответом.
- Ну тогда отдохни, парень!
Стриженный с размаху ткнул его кулачищем в солнечное сплетение.
Иван задохнулся, вытаращил глаза, дернулся всем телом. Но тут же
получил удар в челюсть. И опять провалился в темноту.
- Ничего, это тебе вместо наркоза, - сказал стриженный и ушел.
Еще три недели назад Иван был в Москве, с утра до ночи бегал с
высунутым языком по приемным, кабинетам, все пытался что-то объяснить,
доказать. На него смотрели как на не в меру обнаглевшего баловня
судьбы, решившего вдруг, что весь мир вертится вокруг его носа, а кое-
кто намеками, а то и впрямую давал понять это.
Старый приятель, друг, однокашник Толик Ребров, заведовавший в
Космоцентре сектором Дальнего Поиска, заявил без обиняков:
- Кончай блажить, Ваня! У нас план расписан до трехтысячного года,
а ты лезешь, понимаешь, с ребячьими фантазиями! Ты что, думаешь, ежели
ты известная личность, любимец публики и герой-испытатель, так для
тебя все на слом пустят, так, что ли. Щас тебе прямо, по-щучьему
велению, экспедицию снарядят, фонды выделят, людей подберут, технику:
давай, мол, Ваня, валяй, - куда глаза глядят! Слушай, ну тебе же не
двенадцать лет! Чего ты мозги занятым людям пудришь?!
Иван и сам понимал, что его затея безнадежна. Умом понимал, а вот
сердце в это отказывалось верить.
Его отовсюду гнали - и по-доброму, и с шуточкой, и с посулами, и
по-всякому, но гнали. Был, правда, один выход. Надо лечь на
обследование, чтоб провели самую глубокую, скрупулезную мнемоскопию,
все изучили, разобрались, решили, постановили и так далее. Но у Ивана
была всего-навсего одна жизнь, он не мог ждать годами и десятилетиями,
ждать неизвестно |