в жизнь, социальная наука лишь теряет время.
Напротив, научно объективируя условия осуществления этих целей и укрепляя
свою автономию относительно власти, социология в состоянии усилить
результативность политической практикиXVIII.
По меньшей мере непрофессионально полагать, будто отношения социальной
науки с политикой исчерпываются дилеммой: "Должна ли социология быть
оппонентом любой власти и тем служить обществу или она призвана просвещать
власть и этим отвечать на социальный вызов?", - но еще наивнее думать, что
"дальнейшее развитие России в сторону демократии и гражданских структур
лишает смысла эту дилемму"XIX. На деле, оппозиция социология/политика вовсе
не обязательно связана с непосредственным вмешательством государственной
администрации в научное производство; противостояние социальной науки власти
не равно политической борьбе: его действительным содержанием являются усилия
по созданию условий, необходимых для автономизации истины от давления
политических структур. Скорее, оппозицию социология/политика следует
представить как противопоставление объективированного и
необъективированного, научного и доксического. В контексте отношений между
научным и политическим полями доксаXX, т. е. явление в смысле кажимости,
"мнение" как обыденное пред-знание и здравый смысл, выступает субститутом
политики. Докса - это логически невозможное знание прежде знания: подчинясь
социальному принуждению, агент "знает" действительность, не зная, чт? он
знаетXXI. Позитивным условием повиновения выступает иррациональный характер
власти: социология содержательно подчиняется символическому насилию политики
в той мере, в какой последняя не поддается пониманию и не объективирована.
Политика как таковая не преодолевается ни критической рефлексией, ни
революцией: нельзя упразднить саму политику, можно лишь изменить режим. -
Проблема не в том, что политика вс |