чно прогрессирующего духа, устремленного в будущее, очертания
которого было трудно предугадать. Поскольку задача философии, по
Бруншвигу, заключалась в исследовании духа и воспитании преданных ис-
тине и справедливости душ, то и его преподавательская деятельность не
имела другой цели, кроме приумножения последних. Не только его лекции,
но и его личные беседы с учениками были посвящены той же цели. Следует
отметить, что эти беседы походили на его лекции, только они были более
непринужденными, размеренными и содержательными; велись они во время
длительных прогулок, причем Бруншвиг мог без стеснения перебить собе-
седника словами "нет, это не так", которые никогда не звучали сурово,
но всегда безапелляционно. Иногда в общении с ним я чувс
твовал себя вне пределов избранного сообщества чистых умов, принадле-
жать к которому мне не было суждено.
В самом деле, Леон Бруншвиг мог бы мне простить в крайнем случае Еван-
гелие от Иоанна, но никак не Евангелие от Матфея. Слово? - Пожалуй, но
не Иисуса Христа.
В сущности, нас - христиан - он упрекал за то, что мы еще не полностью
освободились от иудейства. Однако сам он... С присущей ему простотой
Леон Бруншвиг иногда рассказывал нам о решающем моменте в своей жизни,
когда он освободился от иудаизма. Это произошло во время поста. Чтобы
убедить себя в том, что он не просто уступает искушению вполне естест-
венного голода, наш философ съел одну фасолину. Он делал особенное
ударение на слове "одна", поскольку единственность предмета, являюще-
гося составом преступления, по его мнению служила гарантией чистоты
эксперимента. Я напрасно пытался ему внушить, что сам идеальный харак-
тер его мятежа показывал, что Левит просто-напросто в очередной раз
одержал верх. Что же это за Бог, культ которого по духу и истине тре-
бует съедать одну фасолину - всего лишь одну?
Таким образом, едва ли можно утверждать, что эти профессора преподава-
ли "иудейскую философию", то есть |