ть
пересекаются..." Потом была неизбежная в каждой драме сцена прощания. Он
видел своё отражение в стекле вагона, своё медальное лицо сорокалетнего,
хотя ему не было и тридцати. А за окном - её, загорелую, в белом платье без
рукавов, уже без тени улыбки, со скорбной морщинкой над бровью, без слов,
без упрёков, словно вытянувшуюся от безграничного горя. Только потом он
понял, что это было: не прощание со случайной девчонкой из южной мечты, а
его уход навсегда из мира живых в мир теней, из Лета в Зиму, к ожидающей его
в Москве верной невесте - недавно такой желанной, такой эффектной
фигуристой, а теперь уже постылой ему раз и навсегда Юлии... ***
"Ну, и куда же ты их девал потом, Дани? Не мечись. Успокойся, сядь и ещё
раз подумай... Посмотри, на кого ты похож сейчас. Я так и знала, что отдых
превратится в сплошную нервотрёпку, как всегда с тобой... Катя, вспомни хоть
ты, куда папа девал билеты?" "Как же я могу вспомнить, мам, если я эти
билеты и в глаза не видела?" "А что ты вообще видишь в доме? Живёшь, как в
лунатическом сне. Двигаешься, кушаешь, но ничего на свете не соображаешь..."
"Ора... Светочка, не... кидай... срывать досаду на ребёнке..." "Ты сначала
найди билеты. А потом учи меня, как мне вести себя с моим ребёнком!" "Нашим,
если мы уже пять лет, как одна мишпаха..." "Семья, Дани, семья, никак тебя
не переучу... Так где же билеты? Рассуждай аналитически. Ты учёный или нет?"
"Тов... Я пришёл с лекции, билеты были в кармане, кен?" "Ты у меня
спрашиваешь?" "У себя... Я хорошо помню. Я их по ошибке показал в
троллейбусе контролёру вместо картиса. Он ещё сказал... как это будет
по-русски: шутки оставь своим детям, кен?" "Всё и кен и тов, Дани, кроме
одного. Теплоход уйдёт без нас. Потому что тогда-то ты и уронил наши билеты
прямо в троллейбусе, горе ты моё..." "Да нет, дай досказать, русская ты
нудникит... зануда, чёрт бы тебя забирал... Потом я |