талась оправдываться, хотя это было лишним, я думаю. Она ведь его не
любила, как папу, я это точно знаю. Мы продолжали видеться: у нас, у общих
знакомых, но "дядя Марик" перестал быть родным. Мы с ним никогда не выясняли
подробностей, но отношение изменилось. А потом он подложил мне свинью, на
выпускном экзамене по специальности. Он был в комиссии, а мне попался
монолог Чацкого. Марк подошел ко мне и шепнул, что Вильницкий - председатель
комиссии, балдеет на новаторстве, любит гротеск. Короче, все, что мы
репетировали раньше - не годится, это не понравится. Я клюнул на эту наживку
и мне еле натянули тройбан. Потом уже, Люда Соколова (дочка Веры Степановны,
которая вела у нас сцендвижение) рассказала, что Вильницкий чуть не
взорвался от моей интерпретации Грибоедова:
- Марк Александрович, это и есть ваше хваленое протеже? А Марик
(разговор шел на кафедре, после экзаменов), спокойно ответил:
- Вы имеете в виду эту юную бездарь? Да, я знал его отца. Мальчик
остался сиротой, жалко его. Но это не значит, что кто-то собирается сделать
из него Качалова. Надо трезво смотреть на вещи. Я это давно понял." Мелочь,
а приятно. Вот какой Марк Александрович Пушинский душевный человек.
2.
Но это так, кстати о птичках.
Много потом было всего. Я кое-как устроился в ТЮЗ и изображал там
всяких козлов. Иногда мне даже нравилось. Особенно, когда выбегаешь на
авансцену и орешь в зал, сидя на метле: "Деточки! А куда Аленушка с
Иванушкой побежали?" И весь сопливый зал тыкает пальцами в сторону,
противоположную истинному положению вещей. Это - единственная ложь, которая
доставляет мне радость. Так вот, средь бела дня взорвалась бомба: Пушинский
был на фестивале в Милане, познакомился с самим Энрико Бранцотти и они
собираются здесь, у нас, снимать фильм совместного производства! Еще бы не
бомба! Ведь у Бранцотти -" Оскаров", как у собаки - блох. Надо было сум |