Книга "Заповедник", Довлатов Сергей

Краткое описание/вступление:

зненно произнесла дама,
-- родился в тысяча семьсот восемьдесят четвертом году. Причем в июне...
     Я кивнул, давая понять, что нахожу это сообщение ценным.
     С этой минуты она не переставала иронически улыбаться. Так, словно  мое
равнодушие к Бенкендорфу говорило о полной духовной нищете...
     Итак,  я  приступил  к  работе.  Первую  экскурсию  методисты обычно не
слушают. Дают тебе возможность освоиться, почувствовать себя увереннее.  Это
меня и спасло. А произошло вот что.
     Я  благополучно  миновал  прихожую. Продемонстрировал рисунок землемера
Иванова. Рассказал о первой ссылке. Затем о второй.  Перебираюсь  в  комнату
Арины  Родионовны... "Единственным по-настоящему близким человеком оказалась
крепостная  няня..."  Все,  как   положено...   "...Была   одновременно   --
снисходительна и ворчлива, простодушно религиозна и чрезвычайно деловита..."
Барельеф работы Серякова... "Предлагали вольную -- отказалась..." И наконец:
     -- Поэт  то  и  дело  обращался  к  няне в стихах. Всем известны такие,
например, задушевные строки...
     Тут я на секунду забылся. И вздрогнул, услышав собственный голос:

     Ты еще жива, моя старушка,
     Жив и я, привет тебе, привет!
     Пусть струится над твоей избушкой...

     Я обмер. Сейчас кто-нибудь выкрикнет:
     "Безумец и невежда! Это же Есенин -- "Письмо к матери"..."
     Я продолжал декламировать, лихорадочно соображая:
     "Да,  товарищи,  вы  совершенно  правы.  Конечно  же,  это  Есенин.   И
действительно  --  "Письмо  к  матери".  Но  как близка, заметьте, интонация
Пушкина  лирике  Сергея  Есенина!  Как  органично  реализуются   в   поэтике
Есенина..." И так далее.
     Я продолжал декламировать. Где-то в конце угрожающе сиял финский нож...
"Тра-та-тита-там  в  кабацкой драке, тра-та-там под сердце финский нож..." В
сантиметре от этого грозно поблескивающего лезвия мне удалось затормозить. В
наступившей тишине я ждал  бури.  Все  молчали.  Лица  были  взволнованны  и
с