я от философских или теоретических задач, Узенер, тем не менее,
обогащает именно теорию и именно философию науки. Поучительно, с каким доверием
к науке и к жизни относится незадолго до смерти этот престарелый ученый:
"история образов... заключает в себе полное надежд успокоение на счет
познаваемости внешнего мира"16. Итак, над ученым не тяготеют предрассудки ни
философские, ни религиозные, ни академические. Он не боится высказывать
материалистические взгляды, когда его приводит к ним научный анализ.
23
А. А. Потебня
Другое дело - Потебня. 80-е годы, одновременно с Веселовским и Узенером,
приносят теорию А.А. Потебни, творца лингвистической поэтики. Потебня как
лингвист и философ примыкает к Гумбольдту и его психологической языковой
теории.
В противоположность Узенеру, Потебня, чистейший кантианец, считает, что образ
никогда не отражает предмета, и что мир - это "сплетение наших душевных
процессов"17. Мы объединяем все богатство восприятии от окружающих нас
предметов
в одно целое, которое является символом или образом; но подлинной сущности
предмета в нем нет. Поэзия создается этим образным, конкретным, символическим
мышлением; понятийное мышление рождает прозу. Образы многозначимы, потому что
представляют собой синтез восприятии; они амбивалентны и антизначны, потому что
состоят из противоположных качеств - бесконечности и определенности очертаний.
Слово есть первый символ и первая поэтическая единица; вся будущая поэзия со
всеми ее формами дана, как в прототипе, в языке, где образность сохраняется
живой до сих пор; дальше эта образность появляется в эпитетах, а затем
вырождается в риторические фигуры, и большие литературные жанры отличаются от
отдельного поэтического слова только своим размером; подобно языку, наиболее
образным является фольклор, народная песня, сказка и т.д.18 Хотя Потебня
изучает
язык, фольклор и литературу в неразрывной увязке с мышлением, однако его
психологизм и его обычная идеалистическая подпочва делают его как тео |