Книга "Рыцарь страха и упрека, или Принц на свинцовой горошине", Дидуров Алексей

Краткое описание/вступление:

ксуально неутомимых свингеров, ни в
числе  замшелых  домоседов,  ни  на  дне  жизни,  ни  "выше  крыши",  ни в
сообществе ремесленников серого газетно-журнального пера,  ни  в  кичливых
братствах литераторов. Да и жанрово-стилистические "сказки" показывают: не
числится ни в метаметафористах,  ни в концептуалистах,  ни в стилизаторах,
ни  в  почвенниках,  ни  в  модернистах,  ни в постмодернистах.  Написана,
правда, объяснительная: "Я вечно занимаю промежуток" - это самоэпиграф.

     "Я жил нелепо,  суетно,  зло... / Частные выходы - блеф, запой, - / Я
не беру в расчет.  / Жизнь моя медленною,  слепой / Черной речкой течет. /
Твердая почва надежных правд / Не по мою стопу. / Я, как некий аэронавт, /
Выброшен  в  пустоту.  /  Покуда  не исказил покой / Черт моего лица,  - /
Боюсь,  уже ни с одной рекой / Не слиться мне до конца. / Какое на небе не
горит  /  Солнце  или  салют,  -  / Меня,  похоже,  не растворит / Ни один
абсолют..."


                        Длинный поводок призванья

     Действительно, он от дедушки ушел,  он от бабушки ушел.  Он уходил из
всех тусовок и контор - в другие.  Чтобы и из них перейти в новые. Он даже
из  своего коронного традиционализма однажды попробовал перейти,  сбежать,
как сбегают подростки из дома: "Мой вечный возраст - возраст переходный".

     Сбежал не надолго.  Из бегов прислал мне письмо в  стихах,  были  там
такие строки:  "...  Другое дело,  что в условьях рынка,  в униженности, в
нищете,  в борьбе любой кретин  (или,  пардон,  кретинка)  желают  сделать
имечко себе.  Подчас и Мастер,  чувствуя,  что слава опять идет налево иль
направо, но - мимо, - должен вывеску искать и вечно на груди ее таскать...
Ты  помнишь  куртуазный маньеризм?  Позволь открыто сделать заявленье:  мы
попросту играли в направленье.  Нам изначально чужд идеализм. Мы понимали:
чтоб привлечь вниманье,  нам следует изобрести названье. "Хвосты кошачьи".
"Пузыри земли". И мы его себе изобрели. Ей-богу, потешались мы до сле