ДЖОН ГАРДНЕР
ГРЕНДЕЛЬ
Дитя же, если это Сын,
Старухе дряхлой отдают,
И та, распяв его гвоздем,
Сбирает крик в златой сосуд.
Уильям Блейк (Перевод В. Л. Топорова)
Посвящается
Джоулу и Люси
1
Опять баран стоит над каменистой осыпью и смотрит вниз с тупым
торжеством. Я моргаю. В ужасе не могу отвести взгляд. "Пошел прочь! - гоню
я его.- Убирайся в свою пещеру, в свой хлев - прочь отсюда!" Он, как
старый король-тугодум, склоняет голову набок, прикидывает расстояние и
решает не обращать на меня внимания. Я топаю ногой. Бью по земле кулаками.
Швыряю в него камень размером с череп. Баран не шелохнется. Я потрясаю
мохнатыми кулаками, грозя небесам, и издаю столь жуткий рев, что вода у моих
ног мгновенно леденеет и даже мне становится не по себе. Но баран остается
на месте. Мы оба во власти весны. Так начинается двенадцатый год этой
безумной вражды.
О, горечь ее! Тупое отчаяние!
"Ну что ж",- вздыхаю я, пожимаю плечами и понуро тащусь обратно в лес.
Нет, мои мозги не сплющены и не зажаты, как у барана, корнями рогов.
Подергивая боками, он таращится своими глазами-булыжниками на тот кусок
мира, который доступен его взгляду, и ощущает, как этот мир врывается в
него, заполняет все тело, подобно потокам, наполняющим пересохшие русла рек
во время таяния снегов, щекоча его огромные болтающиеся яйца и зарождая в
нем все то же беспокойство, что томило его в эту пору и год назад, и годом
раньше. По чреслам его пробегает дрожь от знакомой безумно-радостной жажды
наброситься на все, что окажется рядом: на грозовые тучи, черными башнями
громоздящиеся на западе, на какой-нибудь безропотный прогнивший пень, на
первую попавшуюся овцу с широко расставленными ногами. Невыносимо смотреть.
"Почему эти твари не могут проявить хоть каплю достоинства?" - вопрошаю я
небеса. Небеса - заведомо - молчат. Я корчу им рожу, дерзко |