ЗИМНИЙ РЫНОК
Уильям ГИБСОН
Здесь часто идут дожди. Зимой бывают дни, когда вообще света не видно: в
небе лишь размытая серая муть. Но изредка занавес отдергивается, и минуты на три
открывается вид на залитую солнцем и как бы висящую в воздухе вершину горы будто
эмблема перед началом фильма, снятого на студии самого Господа. Вот как раз в
такой день и позвонили агенты Лайзы из глубин своей зеркальной пирамиды на
бульваре Беверли. Сообщили, что ада уже в сети, что ее больше нет и что "Короли
грез" идут на "тройную платину". Я редактировал почти весь материал в "Королях",
готовил эмоциокарту и все это микшировал, так что и мне там кое-что
причиталось.
"Нет, - сказал я. - Нет". Затем: "Да".
Еще раз: "Да". И повесил трубку. Взял пиджак и, шагая через три ступеньки,
направился прямиком в ближайший бар. Восьмичасовое помутнение закончилось на
бетонном карнизе в двух метрах над темной, как полночь, водой Фале-Крик...
Вокруг - огни города и все та же опрокинутая серая чаша небосклона, только
поменьше и в отблесках неона и ртутных ламповых дуг. Шел снег, крупные редкие
снежинки; они падали на черную воду и исчезали без следа. Я бросил взгляд вниз,
на свои ноги, и увидел, что носки туфель выступают за бетонный карниз, а между
ними все та же темная вода. На мне были японские туфли, новые и дорогие,
"Гинза", из тонкой мягкой кожи, с резиновыми носками... Не знаю, сколько на
самом деле прошло времени - наверно, много, - прежде чем я сделал тот первый шаг
назад.
Наверно, я стоял так долго, потому что ее уже нет, и это я позволил ей
уйти. Потому что теперь она бессмертна, и помог ей тоже я. Потому что знал: она
обязательно позвонит. Утром.
Отец мой был инженером звукозаписи. Еще тогда, до цифровых дел. Процессы,
которыми он занимался, относились больше к механике - есть в этом что-то такое
неуклюжее, квазивикторианское, знаете, как во всей технологии двадцатого века. В
общем, человек его профессии - скорее просто токарь. Ему приносили ауди |