его
пределами (кроме разве родственников
Стэнта и родственников велосипедистов и лондонцев, лежавших мертвыми на
пустоши), чье настроение и привычки были бы
нарушены пришельцами. Разумеется, многие слышали о цилиндре и рассуждали о нем
на досуге, но он не произвел такой
сенсации, какую произвел бы, скажем, ультиматум, предъявленный Германии.
Полученная в Лондоне телеграмма бедняги Гендерсона о развинчивают цилиндра
была принята за утку; вечерняя газета
послала ему телеграмму с просьбой прислать подтверждение и, не получив ответа -
Гендерсона уже не было в живых, - решила
не печатать экстренного выпуска.
Внутри круга радиусом в пять миль большинство населения ровно ничего не
предпринимало. Я уже описывал, как вели себя
мужчины и женщины, с которыми мне пришлось говорить. По всему округу мирно
обедали и ужинали, рабочие после
трудового дня возились в своих садиках, укладывали детей спать, молодежь
парочками гуляла в укромных аллеях, учащиеся
сидели за своими книгами.
Может быть, о случившемся поговаривали на улицах и судачили в пивных;
какой-нибудь вестник или очевидец только что
происшедших событий вызывал кое-где волнение, беготню и крик, но у большинства
людей жизнь шла по заведенному с
незапамятных лет порядку: работа, еда, питье, сон - все, как обычно, точно в
небе и не было никакого Марса. Даже на станции
Уокинг, в Хорселле, в Чобхеме ничто не изменилось.
На узловой станции в Уокинге до поздней ночи поезда останавливались и
отправлялись или переводились на запасные пути;
пассажиры выходили из вагонов или ожидали поезда - все шло своим чередом.
Мальчишка из города, нарушая монополию
местного газетчика Смита, продавал вечернюю газету.
Громыхание товарных составов, резкие свистки паровозов заглушали его
выкрики о "людях с Марса". Около девяти часов на
станцию стали прибывать взволнованные очевидцы с сенсационными известиями, но
они произвели не больше впечатления,
чем пьяные, |