ть чувства других так, как их читал я.
А Лианна? Я отстранился от Посвященных, отключился от них и посмотрел
на Лию. Она была бледна, но улыбалась.
- Они прекрасны, - тихим, нежным и удивленным голосом сказала Лия.
Я впитал всю излившуюся на меня любовь, но по-прежнему помнил, что
люблю именно ее, что я часть ее, а она часть меня.
- Что... что ты прочла? - перекрикивая колокольный звон, спросил я.
Она помотала головой, будто стараясь прояснить свои мысли.
- Они любят нас, - ответила она. - Ты должен об этом знать, но я
ощутила сама, как они любят нас. Это чувство такое глубокое. За этой
любовью только любовь, а за ней еще - и так до самого конца. Их мысли тоже
глубоки, и они не пытаются их скрыть. Мне кажется, я никогда не могла
настолько полно прочитать мысли человека. Все выходит на поверхность сразу
же, вся их жизнь, все их мечты, чувства, воспоминания, я только ловила все
это, подхватывала при помощи чтения, взгляда. С людьми, с человеческими
существами это так трудно. Из них нужно выуживать, с ними нужно бороться,
но и тогда я не могу проникнуть очень глубоко. Ты знаешь, Роб, ты же
знаешь. Ах, Роб!
Она повернулась и крепко прижалась ко мне, и я задержал ее в своих
объятиях. Нахлынувший на меня поток чувств, похоже, захлестнул и ее. Дар
Лии крупнее и глубже моего, и сейчас она была потрясена. Когда она
прильнула ко мне, я прочитал ее чувства, я ощутил любовь, сильную любовь и
изумление, и счастье, а еще страх, пронизывающие ее страх и тревогу.
Звон вокруг нас вдруг прекратился. Колокольчики один за другим
перестали раскачиваться, и четверо Посвященных на мгновение застыли в
молчании. Один из стоящих неподалеку шкинов подошел к ним с огромной,
прикрытой тряпкой корзиной. Маленький Посвященный поднял тряпку, и на
улицу хлынул аромат горячих пирожков с мясом. Каждый Посвященный взял из
корзины по несколько пирожков, и скоро все они |