которой был привязан крючок, чтобы внутренний запор ставен лег на место.
Потом быстро смотал веревку и тихонько засмеялся, когда представил, как
будет озадачен сукновал пропажей золота. Джимми полежал, прислушиваясь к
звукам в комнате. Никто не проснулся, и он совсем успокоился.
Он поднялся и пошел по дороге воров, как называли в городе крыши,
перепрыгнул с кровли дома Трига на соседнюю и присел, чтобы рассмотреть
добычу. Кошель свидетельствовал о том, что сукновал был зажиточным
человеком в откладывал значительную часть своих доходов, Джимми этого
хватит на несколько месяцев, если он, конечно, не проиграет все сразу.
Легкий звук заставил мальчишку припасть к крыше, беззвучно вжаться в
черепицу. Звук послышался опять; Джимми лежал почти на коньке крыши, а
шумок доносился от портика, откуда-то снизу. Мальчишка проклял свое
невезение и пригладил рукой вьющиеся каштановые волосы, сырые от тумана.
Еще один человек на крыше означал неприятности. Джимми работал без
разрешения ночного мастера пересмешников, и эта его привычка вызывала
неодобрение и даже неоднократные побои со стороны сотоварищей по цеху,
когда они обнаруживали такое; но если сейчас он подвергает опасности
работу другого пересмешника, его ожидало нечто большее, чем ругань и
тычки. В гильдии с Джимми обращались, как со взрослым, - своим теперешним
положением он был обязан ловкости и сообразительности. Поэтому от него
ожидали, что он будет достойным членом гильдии, а возраст никакого
значения не имел. Подвергая риску жизнь другого пересмешника, он рисковал
потерять и свою.
Все могло оказаться и иначе, но это тоже не сулило ничего хорошего.
Если вор работал здесь без позволения пересмешников, долг Джимми
разузнать, кто он, и доложить о нем. Это, худо-бедно, немного сгладит
возмущение, которое поднимется, когда станет ясно, что Джимми опять
нарушил воровской этик |