ветить. А есть такие, ответ на
которые режет хуже ножа.
Или еще один вопрос. Не из легких. Почему на одного человека все
наваливается
разом? Как будто бы кто-то сидел и копил неприятности в одну кучу, потом сложил
их в
мешок и вывалил. На меня. Не подумав, а выдержу ли я это? Или согнусь и
сломаюсь? Но
предъявлять претензии, по большому счету, было не к кому! Если только к жизни...
Но
жизнь не вступала в диалог, а только молча выдавала одни "дары" за другими.
Все началось с того, что умерла мать. Сгорела от рака. За полгода. Наде
было тогда
четырнадцать лет. Прошлая счастливая жизнь рухнула в один момент. Как карточный
домик. Отец стал выпивать. Приводить женщин. Надя замкнулась, ушла в себя. Она
никак
не могла смириться с потерей матери. И жила, как во сне. Ей казалось, что она
вот-вот
проснется и все будет по-старому. Но она не просыпалась. Жизнь шла своим
чередом. Все
было мерзким, противным, ненастоящим.
- Сережа, займись девочкой, хватит пить, - урезонивала его бабушка. Родная
мать отца.
Анна Семеновна, полная женщина шестидесяти с небольшим лет. С седыми, аккуратно
уложенными волосами, чуть подцвеченными синевой. Чем-то она напоминала Анну
Ахматову в старости. Наверное, величественными манерами и царственным профилем.
-
У нее переходный возраст. Женись, в конце концов, на приличной женщине. А то
связываешься со всякими, - и бабушка брезгливо поджимала губы.
- Да, да, - кивал головой отец, - конечно.
И продолжал пить. Тихо, молча. Когда он напивался до положения риз, то
начинал
плакать и говорить, что жизнь обошлась с ним слишком сурово. Жена умерла, а на
работе
понизили в должности. Это - несправедливо. Не по-христиански.
Надя слушала его вполуха. Иногда она ловила себя на мысли, что он стал ей
чужим
человеком и ей стоит больших усилий называть его папой. Их существование
протекало в
почти непересекающихся плоскостях. Единственное, что их связывало, - еда. Надя
готовила на двоих. Перво |