будто на пол упало что-то тяжелое...
Когда он очнулся, в доме никого уже не было. Хлопала на ветру незапертая
дверь. Он
встал и осмотрелся. На полу виднелись лужицы какой-то темной жидкости, и только
после
более пристального рассмотрения он понял, что это - кровь. Лавка была
опрокинута, стол
сдвинут, черепки от разбитой посуды разлетелись по всей комнате. Видимо, отец
пытался
сопротивляться, если судить по царившему здесь беспорядку.
Он вышел на улицу. В свете занимающегося дня он смог рассмотреть, как от
крыльца к
месту, на котором стояла машина, ведут две борозды в пыли и там обрываются.
Словно кто-то
тащил бесчувственное тело...
Только теперь он осознал, что остался абсолютно один. У него не было
матери, а сейчас
забрали и отца. Горький комок подступил к горлу, глаза заволокла мутная пелена,
и он
заплакал, опустившись прямо в пыль...
Комсомольское собрание. Фанатичные лица комсомольцев, которые совсем
недавно
считали его своим товарищем, а теперь готовы были втоптать в грязь. Безжалостный
вопрос
секретаря ячейки:
- Головин, выслушав своих товарищей, что ты можешь теперь нам сказать?
Он обвел взглядом эти безжалостные лица и сказал:
- То же, что и говорил. Отец - не враг Советской власти! Я не отрекусь от
него, как вам
того хочется!
Суровый приговор последовал незамедлительно:
- Головина Василия, тысяча девятьсот двадцать третьего года рождения,
исключить из
рядов Ленинского комсомола за проявленную несознательность...
Парни били его с каким-то звериным ожесточением, норовя ударить по самым
болезненным местам. Били ногами и приговаривали:
- Вот тебе, сволочь! Получай! Плохо живется тебе при Советской власти? На,
получай,
гад!
Он сопротивлялся, сколько мог, а потом просто закрывал руками лицо. Боль
уже
практически не чувствовалась, его тело превратилось в один сплошной кровоподтек,
а сознание
туманилось. В паре шагов от него стоял его лучший друг, |