будто на пол упало что-то тяжелое...
     Когда он очнулся, в доме никого уже не было. Хлопала на ветру незапертая
дверь. Он 
встал и осмотрелся. На полу виднелись лужицы какой-то темной жидкости, и только
после 
более пристального рассмотрения он понял, что это - кровь. Лавка была
опрокинута, стол 
сдвинут, черепки от разбитой посуды разлетелись по всей комнате. Видимо, отец
пытался 
сопротивляться, если судить по царившему здесь беспорядку.
     Он вышел на улицу. В свете занимающегося дня он смог рассмотреть, как от
крыльца к 
месту, на котором стояла машина, ведут две борозды в пыли и там обрываются.
Словно кто-то 
тащил бесчувственное тело...
     Только теперь он осознал, что остался абсолютно один. У него не было
матери, а сейчас 
забрали и отца. Горький комок подступил к горлу, глаза заволокла мутная пелена,
и он 
заплакал, опустившись прямо в пыль...
     
     Комсомольское собрание. Фанатичные лица комсомольцев, которые совсем
недавно 
считали его своим товарищем, а теперь готовы были втоптать в грязь. Безжалостный
вопрос 
секретаря ячейки:
     - Головин, выслушав своих товарищей, что ты можешь теперь нам сказать?
     Он обвел взглядом эти безжалостные лица и сказал:
     - То же, что и говорил. Отец - не враг Советской власти! Я не отрекусь от
него, как вам 
того хочется!
     Суровый приговор последовал незамедлительно:
     - Головина Василия, тысяча девятьсот двадцать третьего года рождения,
исключить из 
рядов Ленинского комсомола за проявленную несознательность...
     
     Парни били его с каким-то звериным ожесточением, норовя ударить по самым 
болезненным местам. Били ногами и приговаривали:
     - Вот тебе, сволочь! Получай! Плохо живется тебе при Советской власти? На,
получай, 
гад!
     Он сопротивлялся, сколько мог, а потом просто закрывал руками лицо. Боль
уже 
практически не чувствовалась, его тело превратилось в один сплошной кровоподтек,
а сознание 
туманилось. В паре шагов от него стоял его лучший друг,  |