ны и
пусты, как глаза дикого зверя, бездушного и свирепого.
Хайнс развернулся, чтобы уйти, но затем передумал.
- Законник, ты говоришь так смело, потому что на тебе эта бляшка, а в
кобуре у тебя
револьвер, не так ли? Я выслушал тебя, а теперь послушай, что я скажу тебе. Я
повидал здесь
много ищеек. Я слышал все эти глупые разговоры. И теперь я вернулся домой. Мне
все равно.
Ты представляешь закон? Шикарно. Только не стой у меня на дороге. Долг обществу?
Я
заплатил этот долг, копер. И если остались еще какие-то долги, это уж мое дело.
- Говорите короче, иначе...
- Не указывай мне, что я могу говорить, а что нет. Я вышел из этого поезда
свободным
человеком. Я свободен, и я лучше, чем ты. И я волен говорить все, что мне
захочется, ходить
куда пожелаю. И до тех пор, пока я не нарушу хотя бы один из ваших законов -
тебе лучше
держаться от меня подальше. Скажу откровенно, законник, у тебя такое лицо, что
меня просто
от него воротит, - он резко рассмеялся, - и именно твоя физиономия испортила все
планы на
мою будущую свободную жизнь. Ведь ты хочешь, чтобы я начал новую жизнь,
законник? Ту
жизнь, о которой мы часами трепались в тюрьме Ла Паза?
Глава IV
Уэлкер Хайнс рассмеялся прямо в лицо Браннону. Маршал стоял неподвижно,
пораженный ненавистью, горевшей в глазах Хайнса. Тот ухмыльнулся, пожал плечами
и пошел
прочь. Он не спешил, словно бы давая Курту возможность остановить его. Проводив
Хайнса
глазами до края платформы, Браннон вздохнул и впервые пожалел, что поезд уже
ушел и
исправить что-либо было поздно.
Люди, собравшиеся на улице перед станцией, расступались, давая Хайнсу
дорогу. Ни
одного звука не было слышно, за исключением стука сапог Уэлкера по каменной
мостовой.
Никто из собравшихся не произнес ни слова. Все смотрели на Хайнса, опуская глаза
под его
пристальным взглядом. Он мельком оглядывал каждого, направляясь к городу с видом
человека, который знает, куда идет. Пот застилал |