Книга "Искупление", ЛебедевВасилий Алексеевич

Краткое описание/вступление:

ойско московское и весь был под началом его, Вельяминова. Его
чин  высок,  освящен самим митрополитом. Так было прежде, так и ныне. Тяжело
терпеть  рядом  столь  великую  силу  князю  и  боярам. Пятнадцать лет назад
кончилось  терпенье  это,  и  бывшего  тысяцкого  нашли  после заутрени близ
кремлевской  церкви,  на  площади,  единого,  на  земле  ле-жаща,  в крови и
бездыханна...  То  был  тысяцкий  Алексей  Хвост,  боярин, любимец народа, и
народ  поднялся  на  бунт. Не сдержать бы беды старым стенам кремлевским, не
убеги бояре из Москвы - кто в Новгород, кто на Двину, кто в Рязань.
     Эти  мысли,  вновь нахлынувшие на Дмитрия сейчас, не должно было делить
ни с кем, и он спокойно ответил:
     - Вельяминов  Василей  отменно  служит,  благонравен  и  спор  во делах
ратных!
     Он  произнес  это  медленно,  задумчиво и потому, должно быть, не очень
уверенно.  Сейчас он был недоволен не столько Вельяминовым, сколько тем, что
тиун  вмешивается  не  в  свое  дело, ведал бы землею, рухлядью, конюшнею да
иными маетностями князя. Дмитрий строго спросил:
     - В табунах ладно ли?
     - Конюхи  доводят:  на  страстной неделе ожеребилось два десятка и семь
кобыл Конюшни теплы., сенов предовольно, а овес.
     - Ведомо! - остановил его князь.
     Как  тут  не  уразуметь  про  овес,  если с осени ранней все под снегом
осталось  до  половины  зимы,  а зимой, когда снега нежданно сошли, много ли
убрать  довелось,  да  и  какое  это  зерно?  И  чем  Русь  бога прогневила?
Только-только означилось журавлиное время, а тут - на тебе! - снег.
     - Скакуны,    княже,    как    младые,   так   и   кованые,   а   также
кобылицы-молочнины  съедают  ежедень  по  тобольцу  [Тоболец - мешок, торба]
овсеца.  Глядел  я  намедни  конюшни  и табуны на легком выпасе - все резвы,
слава  богу,  как в пре-жни годы у отца твоего, князя Ивана, царствие ему...
Забыл!  Дмитрей  Иванович!  Свет  наш,  солнышко  красно!  Ведь кобылка твоя
любимая, Ратница, ожеребилась