таскивает на свет божий.
~
Когда приезжают пожарники, мы все уже в переулке, калитка во двор
распахнута, и
мальчики Джексоны чувствуют себя героями дня. Они треплют друг друга по плечу,
стряхивают с одежды пепел, бурно размахивают руками и рассказывают друзьям,
каково
было там, в огне, показывают на языки пламени, рвущиеся из окна. Мартино,
обхватив
руками колени, прерывисто дышит. Поглядывает из-под закрывающей поллица челки на
маму. Она стоит под проливным дождем, устремив взгляд к небесам; на меня даже не
смотрит. Просто держит меня, обгорелый комочек, будто я свалилась ей на руки с
неба.
Мама убеждена, что я мертва. Когда подходит санитар, она бросает меня в его
красное
одеяло, как охапку дров.
Позже, раздевая Фрэн в гостевой спальне Карлотты, мама находит у нее два
окурка и
пустой спичечный коробок. И ее душу заливает черная горечь.
трут
С моей правой рукой все нормально. Она пострадала мало, пальцы в полном
порядке
- в том смысле, что они на месте, шевелятся, сгибаются и могут показать что-то
случайным
незнакомцам, которые останавливают машину и, опустив стекло, спрашивают дорогу.
А вот левая... Те, кто меня не знает, изумленно пялятся, увидев ее.
Отводят взгляд, а
потом смотрят искоса на мое лицо - ищут следы и на нем. На лице тоже есть шрамы:
их
можно разглядеть, если приблизиться. Только немногим удается это сделать: моя
вытянутая
левая рука их останавливает.
Пальцы я потеряла. У месячного младенца ручка крохотная, но она - само
совершенство. Умеет сжиматься в кулак, умеет растопыриться, а когда горит, ее
нежная
кожа вспыхивает мгновенно, как бензин, а кости - трут, легкая добыча пламени.
Мне она кажется произведением искусства: белым бутоном тюльпана под
дождем,
мраморной статуэткой святого, церковной свечой, чьи слезы стекают на подсвечник
запястья.
Я возвращаюсь в прошлое и пытаюсь воссоздать всю картину. Наверняка в этом
был
некий |