нас в город. Въезжаем в Винницу. Здесь ставка
верховного командования и местонахождение ряда высших органов. За фасадами
симпатичных на вид домов течет жизнь, напоминающая по своему темпу и
лихорадочности какую-нибудь западноевропейскую столицу.. Словно в Берлине на
Унтер-ден-Линден, мчатся по мостовой автомашины - большие, побольше и огромные,
не обращая ни малейшего внимания на переходящих улицу пешеходов. В машинах
восседают высшие нацистские чины, надменно взирающие из-под [33] полуопущенных
век. Новая, с иголочки, форма призвана подчеркнуть всю важность их существования
и
все величие их задач. Коричневые мундиры с золотом и орлами сверхэлегантно сидят
на
их упитанных телах. Исхудавших фронтовых офицеров, болтающихся по улицам в
ожидании ближайшего поезда, который увезет их в отпуск в Германию, просто не
замечают и уж тем более не отдают им чести. Мы отвечаем тем же, не раз мысленно
провожая недобрым словом этих коричнево-золотых "героев".
По двое и по трое встречаются нам стройные солдатики женского пола, амазонки в
серо-
голубой форме связисток, из-под пилоточек, с шиком сдвинутых набекрень, вьются
кудряшки. Они кажутся неизбежными спутницами тыловиков, но время от времени
бросают взгляды и на нас. Нам не до них: нас ждут дома.
В ставке верховного командования я встречаю своего старого друга капитана
Роммингера.
Открыв одну из многих дверей, вдруг вижу его прямо перед собой. Он немного выше
меня, светлые волосы зачесаны на пробор, энергичный подбородок чуть выдвинут
вперед.
Совсем не изменился. Даже с большими звенящими шпорами. Он носил их, верно, еще
юнцом в отцовском поместье. Несколько лет мы служили в одном гарнизоне, стояли в
строю на одном и том же казарменном дворе и вместе ездили верхом, иногда
приглашали
друг друга в гости выпить хорошего вина. Но все это было давно. В Бельгии
Роммингера
тяжело ранило, вместо правой руки у него протез, теперь он адъютант у одного
генерала.
Как я слышал, каждую ночь из |