"Я есть", присутствует только пространство, только бытие. Мы чувствуем, что это
"я" не указывает на что-то отдельное, внешнее по отношению к нам, на наше тело
или ум. Речь идет о чувстве присутствия, о бытии. Когда вы говорите "Я есть" и
когда я говорю "Я есть", мы имеем в виду одно бытие. Мы указываем на одно и то
же. Подлинное "я" всех людей едино. Оно становится отдельным и воинственным,
только когда мы ассоциируем его с этим или тем. Когда вы говорите "Я есть это",
универсальность бытия оказывается потерянной. Когда вы говорите "Я есть эта
радость, этот страх, этот ум или это тело", истина рассыпается на кусочки, как
вдребезги разбитое зеркало. Единое уступает место множественности.
Мы постоянно пытаемся стать кем-то или чем-то. "Я есть это" дает нам понять, что
я не есть то. Однако, если в вашем уме есть зависть, страх или вина, как вам
включить эти качества в свой имидж? И можете ли вы не держаться за это
воображаемое "я" настолько долго, чтобы открыться содержимому мгновения, каким
бы оно ни было? Как можно открыться и выйти за пределы того, что грек Зорба
назвал "великой катастрофой"? Ведь если вы от чего-то скрываетесь, встреча с ним
оборачивается для вас катастрофой. Что нужно делать, чтобы, когда приходит
ревность или зависть, не закрыть своего сердца, а начать исследовать глубины
сознания и увидеть, насколько изолирующими могут быть эти тяжелые эмоции и как
быстро они возвращают нас к представлению о "я"? Как редко мы выходим за пределы
эмоций, как редко мы понимаем, что их не нужно ни проявлять, ни выражать, как
редко мы чувствуем себя пространственностью самого бытия.
Как, видя навязчивую реакцию ума на его собственные проявления, мы можем не
чувствовать участия к существу, которое ежеминутно преследуют различные
страдания? Мы не даем себе проявить сострадание. Мы обращаемся с собой так, как
никогда не стали бы поступать с другими. Мы считаем, что с собой можно делать
что угодно, потому что утратили ч |