, даже если я не окажу ни малейшего
сопротивления.
Она бросается гранитом, базальтом, железной рудой, мрамором, известняком,
туфом в
мою голову, и вид ее, вдохновивший когда-то Делакруа, говорит о стальных нервах
и таком же
характере. Теперь женщину не остановить. Невозможно остановить женщину, не
добившуюся
своего. Остается лишь бежать, чтобы скрыться в старом фруктовом саду или
спрятаться в
кустах орешника. Лежать себе в кустах и наблюдать за черным дроздом в одном из
его
тринадцати положений... Но бежать не хочется, да и куда убежишь от диктатуры?
Диктатуры,
швыряющей в меня ржавым якорем, сохранившимся в этих местах со времен последней
экспедиции Одиссея.
Диктатуре требуется меня наказать и хорошенечко убить, чтобы я не корчил из
себя
умника. Диктатура не знает жалости и потому кидает в меня Кремлевской стеной. И
вот тут я
вспоминаю о Боге и начинаю Его умолять.
- Избавь меня, Господи, - плачу я, - от любой диктатуры. Останови, - молю
я, -
Гитлера, марксизм и ленинизм, сталинизм и маоизм. Верни, - рыдаю я, - на место
Кремлевскую стену. А меня, Иисусе Христе, научи и вразуми. Распорядись моим
опытом,
которого я не хочу. Не хочу я больше никакого опыта и никаких камней с
ракушками. Обещаю
Тебе, что никогда больше не буду собирать чудные мгновения и все, что разбросано
на морских
берегах!..
Но когда я открываю свои соленые глаза, когда я поднимаюсь на ноги, когда я
прихожу в
себя, никакой диктатуры в помине нет, а в руке моей зажата необыкновенная
раковина. И она
переливается тем самым перламутром, которым, по словам Иоанна Богослова,
отделаны врата
Божиего Града, закрытые для диктатуры.
СЧАСТЬЕ НЕ В СЧАСТЬЕ, А ЛИШЬ В ЕГО ДОСТИЖЕНИИ
Межгалактический корабль закричал, как Анна Каренина, и затормозил. Я и
несколько
безбилетников бросились в последний отсек, но были остановлены должностным лицом
в
форме космодорожника.
- Прошу освободить отсек, он в аварийном состоянии, - сказал |