начинают винить себя
в том, что они появились на свет, это значит, что они уже потеряли человеческое
достоинство.
Узнавая о таких частных случаях, я проклинал режим, создававший подобные
ситуации. Я
проклинал идеи, развращавшие умы. Я проклинал людей, заставлявших других
соблюдать
законы, основанные на порочных идеях. Но мне не удавалось разлюбить Францию
из-за того,
что в один прекрасный день она позабыла о своем гостеприимстве.
* * *
Я уже совсем приуныл, как вдруг случайно наткнулся на папку с делом
Фешнеров. Тех
самых Фешнеров, моих родных. Я был настолько измотан, что даже не осознавал, как
мне
повезло. Мне потребовалось немало времени, чтобы понять, что я впервые воплотил
в жизнь
одно из своих самых заветных желаний. Я собирался прикоснуться к никому не
ведомой истине
и стать ее единственным хранителем. Это было равносильно тому, как если бы я
настолько
хорошо узнал любимого человека, что мне бы удалось заглянуть в его душу.
Здесь хранилось все. Четко написанное, аккуратно сложенное. В безупречном
порядке.
Эти бумаги могли бы пролежать всю свою злосчастную жизнь в этой папке, и никто
так и не
обратил бы на них внимания. До тех пор, пока они бы не сгнили и не обратились в
прах. От них
не осталось бы ничего, кроме инвентарного номера в картотеке. В лучшем случае
намека на
содержимое папки. Но судьба распорядилась иначе. Назовем это случайностью или
скорее
стечением обстоятельств. Говорят, что это псевдоним благодати для тех, кто не в
состоянии ее
распознать.
* * *
Дело Фешнеров состояло из нескольких неравноценных отчетов. Порядок, в
котором они
были представлены, не замедлил привести меня в замешательство. Очевидно, эти
материалы
были рассортированы не просто так, без всякого умысла. Можно было подумать, что
они
излагали историю сообразно драматическому развитию сюжета, сильно смахивавшего
на роман
Дезире Симона и не слишком соответствовавшего канонам греческой трагедии. Я п |