в путешествие, и жалела, что встреча с
Кордова опять откладывалась. Но
благодаря тем глупым словам, которые я сказала Гэвину и которые поставили меня в
невыгодное положение, и его
собственному уверенно-приказному способу общения со мной, я снова была в дороге,
на пути к национальному памятнику
под названием Бандельер, о котором я никогда раньше не слышала.
Большую часть времени мы молчали, и раз или два я украдкой посмотрела на
моего невозмутимого спутника. Мне
доставляла удовольствие моя неприязнь к нему, но в то же время форма его головы,
линии его лица интриговали меня, как
художника. У меня чесались руки, так хотелось мне взять карандаш, чтобы
перенести то впечатление, которое вызывала во
мне его сильная личность, на бумагу. Мне было интересно, смогу ли я его
написать. Портретная живопись не была моей
сильной стороной, но интересное лицо всегда привлекало меня. Его голос прервал
мои размышления.
- Полагаю, вам интересно знать, почему я так скоро увез вас от Стюартов?
- Да... пожалуй.
- Я не хотел оставлять вас там в качестве добычи Пола.
- Добычи? Что вы хотите сказать?
- Вы, может быть, знаете - он пишет книгу и хочет порыться в вашей
памяти.
- Сильвия говорила мне нечто подобное. Но как можно откопать что-то в
памяти пятилетнего ребенка? Что это за
книга?
Он мрачно смотрел на дорогу.
- Одна из глав будет о семье Кордова - в особенности о смерти вашей
матери. Что вы об этом знаете?
Я напряглась.
- На самом деле я ничего не знаю. Видите ли, мой отец никогда не говорил
мне о ней и не рассказывал о том, что с
ней случилось. Все, что я знаю, - она умерла, разбившись при падении. Вот одна
из причин, почему я сюда приехала. Мне
очень важно знать... знать о ней все. Все о моих родственниках со стороны
матери.
Он посмотрел на меня, и, встретив его взгляд, я увидела в нем неожиданную
симпатию, хотя он продолжал, никак не
отреагировав на м |