о были аксиомы, незыблемые и окончательные. Мы,
медицинские студенты, протестовали молча, но мало кто из нас имел мужества
отстаивать своё мнение кроме Антонова, преподавателя патологии. "Почему медики
должны жертвовать свои жизни на благо человечества? Почему не юристы или
инженеры или другие белые воротнички. Почему?" Ответ? Его не было. Доктор
Озолин игнорировал вопрос коллеги. Внезапно он переменил тему разговора. Новая
тема - прогресс в микробиологии, в которой он специализировался. Он был
преподавателем микробиологии в Военно-Медицинской Академии.
Это была моя первая встреча с ним. Он пригласил меня вместе с другими
свежевыпеченными медиками на свою квартиру для знакомства.
Озолина уважали, но не любили. Мои друзья студенты посещали его ежемесячные
вечеринки со значительной неохотой и неудовольствием. Они называли его в шутку
"Кальвинистом". Он не курил и не пил. Он возражал против любого отклонения от
его
строгих правил. В определённом смысле он был анахронизмом Санкт-Петербурга,
города волнующегося эмоционализмом, терпимостью к человеческой слабости и
греху, враждебностью ко всем жёстким нормам и аристократическому этикету. Город,
часто с экстремальным пониманием человеческой свободы.
Он родился в Санкт-Петербурге. Его отец, латыш, был успешным предпринимателем, и
русская мать, которая умерла в его раннем возрасте. Озолин унаследовал каменное
упорство от своего отца, а особенное одиночество - от своей матери. Я один среди
студентов не испытывал к нему неприязненных чувств. Он отвечал тем же, хот и не
без
некоторой резервации. Время от времени я забегал к нему, и мы бродили вместе по
берегу Невы. Он был молчун, часто мы обменивались только парой слов во время
долгой прогулки. Он никогда не спрашивал меня ни о моих планах, ни о моих
убеждениях, ни о моих мечтах. Он редко улыбался.
* Вы никогда не улыбаетесь, - как-то спросил я его.
* Я не имею права улыбаться.
* Почему?
* Я ношу в себе семена разрушения.
|