овек, к сожалению, не имел положения в обществе.
- И что? - не поняла Даша.
- Мария Андреевна заведовала лучшей женской школой здесь, на юге Франции, и
такой
брак мог вызвать нежелательный резонанс. - Голубые глаза смотрели искренне и
грустно. -
Согласитесь, иногда судьба бывает так жестока.
Даше ничего не оставалось, как согласиться. Хотя ей было совершенно не
понятно, при
чем здесь общественный резонанс, когда речь идет о любви.
- А разве Мария Андреевна не была свободна в своих поступках? - спросила
она,
обегая глазами богатый интерьер столовой.
Белокурая голова закручинилась.
- Увы, деньги тут ни при чем. Речь шла о чести целого учебного заведения. А
когда от
твоего поступка зависят судьбы десятков людей и многолетние традиции, уже не так
легко
принимать решения.
Пригубив вино, Даша еле слышно пробормотала:
- Кого же она такого полюбила? Беглого каторжника, что ли?
И все же месье Кервель расслышал. Он свел к тонкой переносице еле заметные
белесые
брови. Он не гневался, он обозначал несогласие.
- Не стоит брать крайности. Я ни секунды не сомневаюсь, что тот человек был
достоин
маман как личность, но... скорее всего, в тот момент этого оказалось
недостаточно.
- Вы знали его?
- Разумеется, нет. Но всякий раз, когда маман призывает меня к смирению, то
напоминает мне о своем выборе.
Многое было непонятно в этой странной истории. Как свадьба директрисы может
развалить частную школу и к какому смирению надобно призывать ангелоподобного
Филиппа
Кервеля...
- Но ведь Мария Андреевна могла просто иметь ребенка. Для этого не
обязательно... Я
что-то не то сказала?
Филипп резко отстранился. Он уже не обозначал осуждение, он был просто
шокирован.
- Как вы можете так... думать, мадемуазель Быстров! Маман всегда была и
остается
благородной девицей. Ее репутация безупречна. Даже сейчас, будучи освобожденной
от
общественных и иных обязанностей, она ни за что |