но на другое, как в немом кино.
Повторялась одна-единственная сцена: ночь, перрон вокзала, крестьяне с
изможденными
лицами; в облаке пара по рельсам тянется товарный поезд. Открывается переборка,
и
появляется человек в фуражке; он наклоняется и подхватывает знамя, которое
кто-то ему
протягивает. На полотнище - странные символы: четыре луны, образующие звезду с
четырьмя
лучами.
Человек выпрямляется, поднимает черные брови. Он обращается к толпе, флаг
развевается по ветру, но слова его не слышны. Площадь словно укутана живой,
призрачно-прозрачной тканью, сотканной из горестного шепота, вздохов и рыданий
детей.
Шепот Анны вливается в этот душераздирающий хор. Она спрашивает у молодых
голосов: "Где вы?", "Почему вы плачете?"
Отвечает ей лишь ветер, взвихрившийся на платформе. Четыре луны на знамени
внезапно
начинают фосфоресцировать. Сцена превращается в настоящий кошмар. Пальто на
мужчине
распахивается - у него голая, вскрытая, выпотрошенная грудная клетка; под
ураганным
ветром начинает распадаться лицо. Плоть осыпается с костей, как пепел, начиная с
ушей,
обнажая выступающие почерневшие мышцы...
Анна вздрагивает и просыпается.
Смотрит в темноту - и ничего не узнает. Ни комнату. Ни кровать. Ни тело
спящего
рядом человека. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы освоиться со всеми этими
незнакомыми предметами. Она прислонилась к стене, вытерла залитое потом лицо.
Почему этот сон возвращается снова и снова? Как он связан с ее болезнью?
Она была
уверена, что столкнулась с другой ипостасью беды, с загадочным отзвуком,
необъяснимым
контрапунктом ее душевного недуга.
Она зовет, глядя во мрак:
- Лоран?
Муж лежит спиной к ней. Он не шевельнулся, не отозвался. Анна тянет его за
плечо.
- Лоран, ты спишь?
В ответ - неясное шевеление, шорох простыней. Потом Анна начинает различать
профиль Лорана в сумерках комнаты. Она снова спрашивает - тихо, но настойчиво:
- Ты спишь?
|