формы,
облака сплетаются, пропадают, возникают вдруг и вновь из темно-голубой небесной
пропасти, - и не знаешь, где тут горы, где легкие, подвижные облака.
Было уже совсем темно, когда подъезжали мы к Уч-Булаку: это крошечный
поселок в
несколько дворов. Рядом с поселком - почтовая станция. Две шершавые, паршивые
собачонки вынырнули из тьмы и жалобно, по долгу службы, облаяли нас хриплым
лаем.
Вышел на крыльцо заведующий почтовым пунктом; мы его даже и не рассмотрели как
следует в темноте: только слышен был его глубокий, нутряной кашель, - было ясно,
что с
легкими дела у него плохи.
- Ночевать будете?
- Да нет, ехать надо бы, - отвечаем ему.
- Ехать нельзя, лошадей нет, - ответил он. - А потом волков тут много, ночью
не
ездют...
- Што волки - волки пустое!.. Вот лошадей главное: неужто нет ни тройки?
- Ни одной. То с почтой уехали, то пассажиры. Нет.
Я тогда еще не знал обычных приемов этой почтовой братии. Они смерть не
любят
возиться по ночам и непременно стараются дотянуть дело до утра, а иной раз и
утром не
прочь поканителиться, чтобы вообще было меньше им всякой возни, чтобы знали их
почтовую милость: захочу - дам, захочу - не дам. Пришлось мне эту братию
впоследствии
и за ворот трясти, но об этом потом, потом...
- Так нет лошадей?
- Нет и не будет, - добавил он угрюмо.
Оставаться не хотелось, да надо было и ехать скорее, торопиться. До
следующей
станции, Ак-Чулак, семнадцать верст.
- А ну, махнем-ка на этих конях, не так уж они устали!
Начальник станции не знал, что у нас за кони, откуда взяты, и во тьме не
разобрал ни
возницы, ни Ноева ковчега.
- Нельзя ехать, - заявил он строго.
- Отчего нельзя?
- Оттого.
- А ты точнее, отец.
- Приедешь в Мерке, там узнаешь т о ч н е е, как составят "настоящий"
протокол.
"Ага, - думаем, - значит, тут бывают протоколы и "не настоящие", а так себе:
шутевые,
плевые, для виду?"
Так он нич |