рение
к таким мерехлюндиям.
- Хорошо, - согласился он. - Уже встречал такое, хотя никогда не понимал
этой
блажи... Хорошо, можно не есть. Можно продать мясо и шкуру, за вырученные деньги
купить
другое мясо и шкуру. Или купить новые шнуры и полкомпьютера в добавку!
Он захохотал, сильный и уверенный человек, настоящий мужчина, хозяин жизни.
К таким
любят прислоняться женщины: надежным, как они говорят. Добротным. Которые по
ночам не
гоняют по экранам игрушечные самолетики, а все в семью, все в семью...
Я пытался встать на его точку зрения, твердил себе, что съел бобра - спас
дерево, но все
равно было так гадко, словно я вместо бобра съел само дерево.
Нинель вдруг, неожиданно для себя, выхватила из его рук толстого гада,
прижала к груди.
В отместку кроль сильно двинул задними лапами по лобковой кости. Нинель закусила
губу,
побледнела, глаза стали совсем отчаянными.
- Нет, - выговорила она с трудом. - Нет... Я тогда вообще не смогу есть
мяса...
Никогда.
Валериан Васильевич удивился.
- Почему?
- Мне будет казаться... что это мой Васька.
Валериан Васильевич сказал покровительственно:
- Но ведь, если разобраться, все мясо, что мы едим, это мясо каких-то
васек. Пусть даже
безымянных кролей, кур, овец, коров. Ну и что? Мне, к примеру, аппетит не
портит.
Он захохотал, сильный и уверенный. Надежный, добротный.
- Все равно, - ответила она сердито. - Это я знаю умом, но... не чувствую.
А так буду
и чувствовать!
- Это самообман, - констатировал он. - Компромисс с совестью.
- Да, - согласилась она. - Вот такая я. Не желаю знать из чего котлета на
моей
тарелке! Закрываю глаза. Трусливая я, трусливая!.. Но моего Васеньку не отдам.
Она поцеловала кроля в толстую морду. Тот фыркнул и чисто по-мужски
попытался
вырваться.
На прощанье Валериан Васильевич сказал сочувствующе:
- Я понимаю вас, но... учтите, кроли долго не живут. Сейчас можно
полакомиться
хорошим |