- сказала госпожа Моосгабр госпоже
Фабер, которая по-
прежнему сидела прямая и холодная, ни один мускул не дрожал на ее лице, и на
коленях держала
жбан. А госпожа Моосгабр, по-прежнему опираясь рукой на буфет, продолжала: - Моя
судьба была
гораздо хуже. Сколько с детьми я намучилась, сколько настрадалась с ними, что я
только для их
блага не делала. Я им и колыбельную пела, госпожа привратница знает ее, ну а
видите, что
получилось. Попали дети в спецшколу, потом в исправительный дом, сейчас Везр в
третий раз за
решеткой, и я дрожмя дрожу, что он вот-вот оттуда вернется. А Набуле? Набуле
сегодня на своей
свадьбе выбросила из окна пирожки, что я напекла ей, а потом и меня выгнала, ни
поесть, ни попить
не дала, ни корки сухой, ни капли лимонада, а я надела на свадьбу мое
единственное праздничное
платье. Да и чего только не было, - вздохнула госпожа Моосгабр, - о том и
говорить не хочу,
госпожа Фабер. Госпожа привратница все знает.
- Знаю, - сказала привратница, бледность немного сошла с ее лица, - и что
деньги у вас
украли, украли все ваши сбережения.
- Деньги все украли, - сказала госпожа Моосгабр, по-прежнему опираясь рукой
на буфет и
глядя на госпожу Фабер, - несколько грошей. Везр украл у меня все, что я кладу
вот сюда в буфет,
это единственные мои сбережения. Однажды я их от него спрятала в печь да потом
затопила. Я и в
кладовку вместе с мышиным ядом их прятала. А сейчас, когда он в тюрьме, кладу в
буфет. Но разве
только в кражах дело, - вздохнула госпожа Моосгабр, - Везр якшается с
каменотесами, что гранят
могильные памятники, наверное, в той мастерской у главных ворот, может, он с
ними и на людей
нападает, говорят же, ночью мимо кладбища опасно ходить, не так со стороны
главных ворот на
площади, как со стороны Филипова, где кончается парк. А уж Набуле - знай себе
гуляет и шастает
по ночам, ах, лучше бы этих детей... и вовсе у меня не было.
Госпожа Моосгабр умолкла на минуту, |