Крик) он заявляет, что, впрочем, отнюдь не мешает выпить, он, мол,
подумывает устроить дома бомбоубежище, если вдруг радиоактивные осадки: "Все для
детей, вы же понимаете, только для детей и стараюсь..." Если он уже не может
быть
щедрым Санта-Клаусом, если хрустких этих, в подарочной упаковке обещаний на круг
уже явно не хватит, у него всегда в запасе теплая рука на плече и отеческое
наставление.
Просто учитесь получше и ведите себя хорошо. Образование даст вам фору. Школа -
это
микрокосм, и если школа работает нормально... К детям со всей душой.
Вот только взрослые дела, вот только испорченный, недетский мир, здесь он
пасует.
Он хочет быть ближе к ученикам: и держит педколлектив на дистанции. Если у этих
есть
какие-то проблемы, суд у него короткий...
Он, должно быть, все заранее обговорил с начальством. На него давят сверху,
какой
удобный повод. От этого человека нужно избавиться. Без вариантов. Но как уйти от
всех
от этих взрослых дрязг? Структурная реорганизация. Бюджетные приоритеты... И
соотнесенность предмета с запросами реального мира...
(А с каких это пор ты сам-то, Лу, начал жить в реальном мире?)
Вот он и говорит: "Мы урезаем историю..."
Он не говорит: "Если бы что-то другое... Но похитить ребенка. Похитить
ребенка.
Жена учителя школы. Последствия, сам понимаешь... И эти чертовы газетчики..."
Он не говорит: "Я бы постоял за тебя, Том, я бы тебя защитил. Но в нынешних
обстоятельствах - эти твои уроки - эти цирковые фокусы..."
Он не говорит: "Как она, Том?"
(Как она; в былые времена это называлось сойти с ума. А находится она в
заведении,
которое в былые времена именовалось желтым домом.)
Он не спрашивает: "Почему?"
Он говорит - но он не может даже и сказать того, что сказать собирался: он
открывает шкафчик с картотекой, он намерен предложить мне виски. Ни причин, ни
объяснений, и нечего копаться, дело прошлое. Давай-ка лучше притворимся, что
ничего
не было. |