,
между многими и мной;
между вымыслом и сущим,
между телом и душой.
Как в насыщенном растворе,
что-то вот произойдет
суша, растворяясь в море,
переходит в небосвод
67
билет
64
5А Вознес,
некий
БРАТСКАЯ ПОМОЩЬ
Г Дж
Пой. Георгий, прошлое болит.
На иконах — конская моча.
В янычары отняли чальца.
Он вернется — родину спалит.
Мы с тобой, Георгий, держим стол.
А в глазах — столетия горят.
Братия насилуют сестер.
И никто не знает, кто чей брат.
И никто не знает, кто чей сын,
материнский вырезав живот.
Под какой из вражеских личин
раненая родина зовет?
Если я, положим, янычар,
не свои ль сжигаем алтари?
Где чужие — можем различать,
но не понимаешь, где свои.
Вырванные груди волоча,
осголбеневая от любви,
мама, отшатнись от палача.
Мама! У него глаза — твои.
1968
62
Сколько свинцового
сколько чугунных
яда влито,
Мое лицо
никак не выжмет
лжей..
штангу
ушей...
1968
63
Был крепок стих, как рафинад.
Свистал хоккейным бомбардиром.
Я разучился рифмовать.
Не получается.
Чужая птица издали
простонет перелетным горем.
Умеют хором журавли.
Но лебедь не умеет хором.
О чем, мой серый, на ветру
ты плачешь белому Владимиру?
Я этих нот не подберу.
Я деградирую.
Семь поэтических томов
в стране выходит ежесуточно.
А я друзей и городов
бегу, как бешеная сука,
в похолодавшие леса
и онемевшие рассветы,
где деградирует весна
на тайном переломе к лету...
Но верю я, моя родня —
две тысячи семьсот семнадцать
поэтов нашей федерации —
стихи напишут за меня.
Они не знают деградации.
«67
60
«До-до-до-до-до-до-до-до» — он уже продолбил клавишу,
так что клавиша стала похожа на домино «пусто-один» —
«до-до-до»,..
Прекрасное мгновенье, не слишком ли ты подзатянулось?
Помогите Время
сдвинуть с мертвой точки.
Канты, Марксы, Ленины,
все — второисточники.
Не на семи рубинах
циферблат Истории —
на живых, любимых,
ломкие которые.
Может, рядом, около,
у подружки ветреной
что-то больно екнуло,
а на ней все вертится.
|