ому стойбищу. Память сохранила
только белые-белые дали с редкими черными пятнами перелесков да низкое серое
небо... Или
случайно запомнился какой-то один из дней, или так было всю долгую дорогу?
Теперь уже не
узнать. И ночлегов не запомнил, и спутников... Один-то был его отец; это точно.
А второй? Быть
может, брат, Оймирон? Быть может, и забылся-то он потому, что как бы с отцом
слился?.. Зато
первые впечатления от стойбища, где жила его мать и где ему теперь предстояло
жить,
сохранились.
Небольшие островерхие хижины, покрытые шкурами, запорошенные снегом,
ютились на
склоне мыса, полукругом прижимаясь к низкорослому ельнику. Впереди за деревьями
угадывались такие же жилища. Дымили два-три наружных костра, - очевидно, общие
очаги;
дымки вились и из отверстий в вершинах кровель. Если обернуться, те же
заснеженные
пространства, то же низкое, серое небо. Все как и везде, но поселок - иной.
Хижины казались
жалкими, убогими по сравнению с добротными полуземлянками родного стойбища. Вот
эта,
перед входом в которую его оставили, должно быть, принадлежит их вождю, - а на
вид ничуть
не лучше остальных. Да и общие очаги какие-то маленькие, неказистые... Прав
отец: они, дети
Тигрольва, самые умелые, самые могучие...
Отец сейчас там, внутри, говорит с вождем детей Волка и стариками. Колдуна
почему-то
не было среди тех, кто их встретил. Должно быть, ждал в жилище... Его, Волчонка,
как бы и не
заметили вовсе; взрослых мужчин поприветствовали, пригласили... Отец ему бросил
только:
"Жди здесь!" Вот он и стоит, одинокий, краснеет под любопытными взглядами...
Ребятня
совсем уж близко подобралась. Девчонки вместе с мальчишками - чудно...
Он старался смотреть только прямо, на опущенный полог, за которым, должно
быть,
решалась его судьба. И все равно - краем глаза, помимо своей воли, - замечал
этих. Волчат.
Чужаков. (Да, его тоже зовут Волчонком, но он вырастет и станет сыном Тигрольва.
Лучшим
из лучших. А эти так и останутся...) |