, как это она так ловко
выскользнула? - с каким-то нехорошим удивлением подумалось. - Зачем она
вообще явилась? Неужто завсегдатаи этого дурацкого клуба больных
контрактурами отрядили ее ко мне с угощением?" Подзуживаемый голодом, я
развязал тряпицу и выставил на стол чугунок с еще теплыми картофелинами,
прикрытыми сверху ломтем сала. Отрывистыми, поспешными движениями пальцев
стал срывать шкурку с картофелины, и тут девичья рука поставила рядом
солонку. Я застыл с картошкой, поднесенной ко рту, замедленно оборотил
голову:
- Прошу прощения, мне подумалось, что вы ушли, - пробормотал я
растерянно.
- Ушла? - повторила она с ударением, как бы впервые слыша, открывая для
себя это слово.
- Вправду маковой росинки два дня не едал...
Она походила на человека, находящегося в оркестровой яме среди
оставленных музыкантами инструментов и затаенно ощущающего, как инструменты
вот-вот оживут, из них польются звуки. Мне представлялось, что она смотрела
на меня как на такой инструмент, а слова, мною изрекаемые, были, сказать
правду, как бы лишенными смысла для нее, но несли чарующее звучание... Она
заворожено, почти неслышно, повторила: "Маковая росинка".
- Садитесь, Юлия, - пригласил я ее. - Покорнейше прошу извинить мой
непотребный вид.
Она примостилась на краешке табурета:
- Я чуть побуду и уйду.
- М-le, я не прогоняю вас! Напротив, огорчительно, что в прошлый раз
был голоден и резок. Посидите со мной, разделите трапезу. Прошу вас,
поведайте местные новости.
- О чем вам рассказать?
- Ну, к примеру, о вашем клубе.
- Я же говорила, что вы совестливый человек, - произнесла она в своей
обычной манере, как бы вслух обращаясь к себе самой.
- Не только совестливый, - улыбнулся я. - У меня хоть отбавляй иных
достоинств.
- О нашем клубе... - повторила она. - Что ж, если вам угодно... Там
собрались |